Страница 6 из 46
Он перебрал содержимое её рюкзака, вдруг там есть какое-то отслеживающее устройство или ещё один мобильный. Но спортивная торба хранила лишь потёртый кошелёк, полупустую бутылку с водой, пудреницу и огрызок чёрного косметического карандаша. Матей затолкал рюкзак на самую верхнюю полку кухонного шкафа. Раньше там стояли большие железные банки с мукой и сахарным песком, запасы макарон и риса, но теперь отделения пустовали – Матей не делал запасов и готовил редко и что-то крайне примитивное, только чтобы отвлечься от работы и навязчивых мыслей.
Он долго просидел на кухне, стараясь думать о чём угодно, но не о пленнице. Сварил кофе, плеснул молока чуть больше, чем любил, превратив вполне сносный напиток в безвкусную еле тёплую жижу. Полистал какую-то старую газету, погрыз тост. Глубоко вздохнув, он посмотрел на часы и, влив в себя последний глоток отвратительного пойла, поплёлся в прихожую, где звала вверх, к неизбежности, лестница тёмного дерева. Та самая, которую бабушка когда-то натирала воском, что-то бурча под нос и напевая. Втянув носом воздух, он ожидал почувствовать запах лимона, но потянуло лишь пылью и сыростью.
Быстрым движением сорвав с крючка пальто, он положил в нагрудный карман пакет с жалобно позвякивающими останками телефона. Решительно застегнул все пуговицы, взялся за ручку двери и не выдержал. Взлетев по лестнице вверх, он прижался ухом к двери и долго-долго стоял так, пытаясь различить плач и звон цепей. Но из-за двери не доносилось ни единого звука. Может она умерла из-за электрического разряда? Сердце могло остановиться.
Главное, чтобы она молчала. Хотя даже если начнёт биться в истерике и рыдать, ему всё равно на первом этаже не будет этого слышно. Тогда впервые Матею подумалось, что если она умерла этой ночью, то так даже лучше. Матей уже жалел, что ввязался в это. Пусть бы погибла быстро и легко, во сне, он бы выбросил тело во Влатву и вздохнул с облегчением. Через пару дней её бы нашли где-нибудь в пригороде, долго-долго искали бы убийцу (конечно, выдать эту смерть за самоубийство не выйдет, след от электрошокера служит явным подтверждением), может быть даже приехали бы опросить и Матея, в таких случаях под подозрение попадают абсолютно все знакомые жертвы, даже такие давние. И ничего бы не нашли, ничегошеньки.
Убивать её вчера вечером прямо в Вышеграде было бы верхом безрассудства: наверняка машина засветилась на множестве уличных камер. Но вот вывезти её куда-то подальше от города, и там прикончить, было бы неплохим вариантом. Но нет ведь, притащил её домой, захотелось красивой развязки. Он но мог себя простить за это. Ведь не зря он ждал столько лет.
И сейчас он не станет входить в чердачную комнату без окон. Ещё не время. И он ещё не готов. Сейчас у него есть другое дело.
В октябре Прага часто наряжается в туман. Разлитое в воздухе молоко поглотило дома, только шпиль костёла святого Йиржи около кладбища рыцарей-крестоносцев взмывал в небо гордой, устремлённой к небесам, драконьей головой. Но Матея интересовало другое кладбище, даже не то, где похоронена его бабушка, с видом на скалы Дивокой Шарки*, где в воздухе разлита боль и скорбно пахнет можжевельником и туей, где ровно подстриженные кусты самшита и узкие тропинки говорят о тщательно подчёркиваемом соблюдении долга к умершим. Придя туда, всегда тяжело вдыхать парящую в воздухе можжевеловую терпкую смерть, которая так резко контрастирует на закате с золотящимися стволами и сердцевидными листьями лип, сгущается в тенях под ветвями дубов. Смерть из теней наблюдает за теми, кто пришёл поклониться праху, провести пальцем очертания букв любимого имени на холодном мраморе. Она, молчаливый и терпеливый наблюдатель, знает, что все, кто приходит сюда, рано или поздно достанутся ей. И именно тогда чувствуется самое что ни на есть близкое её соседство, тогда-то и ощущаешь себя действительно смертным, и от необъяснимого, древнего ужаса кровь леденеет. И хочется поскорее уйти, и да простит скорый уход тот, кто покоится под мрамором. И чтобы прийти туда в следующий раз, требуется собрать в кулак всё мужество, все силы. И не потому, что зажившая рана откроется начнёт кровить, нет. Просто каждый раз очень сложно вновь и вновь видеть в тенях смерть, что тянет руки, дышит на тебя сыростью и хвойным тленом.
Метро благоухало утренними газетами и самим метро. Этакая смесь запахов резины, горячего железа, типографской краски, женских духов. Своеобразный аромат, бьющий в лицо на эскалаторе, когда проезжаешь мимо броских рекламных щитов, где вовсю расхваливаются новые книги про вампиров и абонементы в фитнес-клубы.
Жёлтая коробка со стрелкой хищно прикусила билет, проставила дату и время. Матей не удержался и взял утреннюю газету, что раздавала улыбчивая бабулька в жёлтом берете: на страницах только привычные статьи о кризисе и культурной жизни в столице, брачные объявления и реклама. О пропаже темноволосой девушки мир пока не узнал: вряд ли кто-то пытался найти её ночью или рано утром, наверняка начнут бить тревогу лишь к вечеру. А может и на следующий день, что было бы ещё лучше.
Пересев в центре на зелёную ветку, Матей вышел на станции «Флора» и упёрся взглядом в бетонную стену, из-за которой выглядывали крыши склепов, столь контрастирующие с большим торговым центром над станцией. Миновав палатку с искусственными и живыми цветами, ароматическими палочками и красными лампадами, которые заботливо протирала куском марли заспанная продавщица, Матей подошёл к чёрным кованым воротам.
Кладбище в Ольшанах представляет собой город в городе. На протяжение трёх остановок трамвая вы будете ехать вдоль его стен: сначала самая старая часть некрополя с обветшалыми готическими склепами, где несколько веков под растрескавшимися камнями лежат те, чьи потомки уже и забыли, где покоятся предки, которая сменится блестящим мрамором и ухоженными могилами, после чего трамвай повернёт налево и провезёт вас мимо синагоги и Нового еврейского кладбища, где поклонники Кафки собираются покурить травку на его могиле. Ольшанское кладбище не могло не обзавестись призраками и легендами, уж больно хорошо оно подходит в качестве декораций для мистических сюжетов, так и хочется краем глаза засечь тонкую полупрозрачную фигурку, что, не задев краем платья ржавую, сыпучую от времени ограду около читающего книгу ангела, проскользнёт в трещину на дверях склепа.