Страница 44 из 99
– Именно так. Это была хитрая интрига, которую она готовила несколько лет. А теперь Полночь хочет получить Ключ от Заклятого Узилища.
– Ничего у неё не выйдет, – пробормотала Василиса, глядя в пол. – Я ей не дам!
– Будем надеяться, – сдержанно сказал Фома Ильич (а может, Илья Фомич). – Имей в виду, что Ключ это ещё и мощный оберег. Его невозможно отобрать силой, поэтому Полночь будет использовать пытки или шантаж.
Василиса промолчала. Она не знала, что вообще на такое можно ответить.
– Не беспокойся, – сказал Ставр Будимирович. – В Бурсе ты будешь в безопасности. Кроме того, у тебя есть твой опекун.
– Что? – Василиса подумала, что ослышалась. – Опекун?
– Баюн, ты ей что, не говорил? – удивился ректор.
– Как-то не успел… – вальяжно протянул старик.
Ставр Будимирович покачал головой и произнёс:
– Василиса, девять лет назад твою маму лишили родительских прав. Пока ты находишься на территории Тридевятого Царства, за тебя несёт ответственность Варвара Волкова.
– Как? – воскликнула Василиса. – Почему?
– По решению Верховного Магического Суда, разумеется. Анастасия Чернова воспитывала тебя как обычного ребёнка, скрывая, кто ты есть на самом деле. По нашим законам, этого достаточно, чтобы лишить родительских прав. Согласно завещанию Варвары Волковой, в случае её смерти твоим опекуном назначается Кот Баюн.
***
Кот Баюн и Василиса сидели на каменных ступеньках Бурсы напротив фонтана. Мимо спешили семинаристы, по одному или группами. Общее собрание учащихся должно было вот-вот начаться, но Василиса на него не собиралась. Она ещё не успела переварить то, что услышала в кабинете ректора.
– Кстати, вот, – Баюн достал из кармана туго набитый кожаный мешочек. – Буду приносить понемногу каждый месяц, пока тебе восемнадцать не исполнится. А там войдёшь в наследство, сама деньгами распоряжаться станешь…
Василиса развязала кожаную тесёмку, и увидела золотые монеты. Теперь она могла не думать, чем оплатить омлет с ветчиной. Это было хорошо, но вместо радости Василиса ощущала лишь тоску и опустошённость. Её маму лишили родительских прав, отец, будучи обычным человеком, и вовсе не брался в расчёт. Бабушка исчезла, а её опекуном был сказочный оборотень. «Я круглая сирота…» – подумала Василиса, и от этой мысли едва не расплакалась.
Анастасия Чернова была звездой. Но в первую очередь – бизнес-леди. Деловая хватка, связи, трезвый, холодный расчёт. Думая о матери, Василиса и себя ощущала частью её плана. У главной героини этой постановки должен быть ребёнок, и пожалуйста – вот он. Василиса была персонажем оперного либретто… или фрагментом декорации. Не столь и нужным, если разобраться. Не ключевым.
– Не плачь, – сказал Баюн и внезапно приобнял Василису за плечи. – Хочешь песню послушать?
Он затянул негромкую колыбельную про серого кота в бархатном кафтане и золотых сапожках. Слушая его, Василиса понемногу успокаивалась. Похоже, книжки не врали, и голос Баюна действительно обладал чудесной исцеляющей силой.
Они попрощались тут же, на ступеньках Бурсы. Кот Баюн пообещал заглядывать иногда, и растворился в толпе. Василиса вернулась в общежитие, поднялась в комнату номер 13 и упала на матрац. Сейчас все были на собрании, и в Доме-с-крокодилом было непривычно тихо. Спустя какое-то время Василиса осознала, что пялясь в потолок, попросту теряет время. Вокруг был новый загадочный мир, который предстояло исследовать.
Отсчитав несколько золотых монет (она понятия не имела, много это или мало), Василиса спрятала остальное под подушку. Теперь можно было идти гулять.
Общежитие располагалось в районе, который Алина назвала студенческим городком, на улице Большой Козлиной. Василиса решила, что это нечто вроде местного Арбата. Шагая в сторону, противоположную площади с фонтаном, Василиса глазела по сторонам. Всё вокруг было новым, странным. Мама постоянно брала её в Европу, дважды она была в США, несколько раз – в странах Латинской Америки. Обычно, оказавшись в незнакомом месте, Василиса с головой окуналась в его атмосферу и впитывала, впитывала. У неё была игра – притвориться местной и ходить по улицам так, чтобы никто не заподозрил в ней иностранку, даже местные жители. Для этого следовало наблюдать за людьми, стараться прочувствовать глубинную пульсацию, ритм, в котором они живут.
Когда Василисе было девять лет, она впервые совершила большую самостоятельную прогулку, находясь заграницей. Мама привезла её в Швецию, а сама с утра до ночи пропадала на репетициях театра. Василисе приходилось сидеть в гостиничном номере, где единственным развлечением был телевизор с каналами на всех языках, кроме русского. Даже играть на скрипке было нельзя, разве только под сурдинку. Одним словом – тоска смертная.
Стокгольм расположился на четырнадцати островах, поэтому вода была всюду, как в Питере. Окна гостиницы «First Hotel Reisen», где остановилась Анастасия Чернова с дочерью, выходили на море. Три раза в день Василиса спускалась в ресторан, где для постояльцев был накрыт шведский стол. Обычно она выбирала одно и то же место у окна, откуда был виден залив и остров Шеппсхольмен. Как-то, за обедом, Василиса отошла за какао. Когда она вернулась на место, за окном всё стало белым-бело. Мир изменился за какую-то минуту. Девочка стояла с дымящейся кружкой и не могла отвести взгляд от окна. В снежной круговерти было что-то непостижимое, волшебное. Только что Василиса рассматривала старинные парусные суда, пришвартованные у берегов Шеппсхольмена, а теперь не могла разглядеть моторную лодку у ближнего причала. Василиса поднялась в номер, надела куртку и отправилась гулять. Проходя по мостам, она смотрела вниз, на серо-стальную воду, в которой отражалось такое же серо-стальное, а сейчас – иссиня-белое небо Стокгольма. Город был каменным, и даже вода казалась ещё одним, жидким, состоянием гранита. Василиса пешком добралась до королевского дворца. Грандиозное здание с колоннами и бронзовыми скульптурами греческих богов показалось ей древним и незыблемым, как пирамида Хеопса. Стоя под снегом и стараясь удержать под курткой живое тепло, девятилетняя Василиса впервые остро ощутила свою незначительность, скоротечность человеческой жизни и тяжеловесность эпох, которые вращались, словно космические жернова, перемалывая всё и всех.