Страница 12 из 88
По этой причине до середины XIX века Россия отвергала, например, настойчивые просьбы болгар оказать им помощь в восстановлении болгарского государства хотя бы в виде автономного княжества, наподобие Сербии.
С середины XIX века Восточный вопрос начал занимать все более и более важное место в европейской политике. Поражение России в Крымской войне (1854-1856) привело к усилению англо-французского влияния на Балканах. Если до 1856 года Россия обладала исключительным правом покровительства Сербии, то Парижский мирный договор установил коллективную гарантию сербской автономии со стороны европейских государств. И сам Восточный вопрос находился отныне под опекой пяти великих держав.
На этом этапе Англия, Франция и Австрия были заинтересованы в сохранении статус-кво на Балканах и рассматривали национальные движения порабощенных турками народов как нежелательный фактор, нарушающий равновесие сил в Юго-Восточной Европе. Западноевропейские страны добивались от Турции проведения внутриполитических реформ, и в первую очередь провозглашения равенства христиан с мусульманами. В Лондоне, Париже и Вене полагали, что этот шаг позволит лишить Россию права и возможности единолично представлять интересы православного населения Европейской Турции и вмешиваться в турецкие дела под предлогом защиты православного населения.
Текст Парижского договора 1856 года содержал упоминание об обязательствах Турции предоставить христианам Османской империи равные права с мусульманами. Опираясь на положения Парижского договора, западноевропейские державы фактически получили право легально вмешиваться во внутренние дела Турции под предлогом защиты христиан. При этом Англия, Франция, Австро-Венгрия и Россия вели на Балканах борьбу за преобладающее влияние среди христианского населения. В 1860-е годы Франция активно поддерживала план создания в Северной Албании автономного католического княжества, объединившего бы албанцев-католиков. Этот план поддерживала Италия. Против выступали Англия и Россия, полагавшие, что реализация этого плана приведет к усилению влияния Франции на Балканах.
В свою очередь, Турция, стремясь сохранить свои европейские владения, вела целенаправленную политику по разжиганию межнациональной розни на Балканах и натравливанию одних народов на другие. Пытаясь опереться на лидеров балканских народов и этнических групп, исповедовавших ислам босняков, албанцев, помаков и других, турецкие правящие круги в конце 1860-х годов рассматривали планы создания моноэтнического албанского округа (вилайета) с центром в Призрене (Косово). По мысли турецких правящих кругов, албанцы, большинство из которых исповедовало ислам, должны были стать противовесом освободительным устремлениям балканских славян.
Поставленная после поражения в Крымской войне в жесткие рамки Парижского мирного договора Россия проводила свою внешнюю политику умеренно и осторожно. На Балканах русская дипломатия поставила задачу прежде всего способствовать культурному развитию балканских народов, обеспечить себе моральный авторитет на Балканах и не допускать вовлечения России в опасные для нее конфликты, которые могли привести к созданию новой антирусской коалиции западных государств.
Политика России на Балканах имела стратегической целью предупреждение или ограничение любых конфликтов, которые могли возникнуть между жившими под властью турок балканскими народами, так как все без исключения эти народы являлись потенциальными союзниками России. Ей было гораздо выгоднее эволюционное развитие событий на Балканах, когда положение дружественных народов улучшалось бы путем реформ в Турецкой империи, и русское правительство прилагало большие усилия в этом направлении. Эта последовательно проводившаяся политика, отличавшаяся гибкостью и реализмом, способствовала росту авторитета России на Балканах, в которой балканские народы видели покровителя и арбитра.
Иначе смотрели на будущее Балкан сербские правящие круги. "Нам... ясно и несомненно представляется величавая картина того, как могущественная и великая Россия соберет около себя своих... младших сестер, обнимет и окружит своей крепкой защитой и сильным мечом, - писал лидер сербских радикалов Никола Пашич. - Мы не скрываем, что нам хотелось бы увидеть Сербию в этой будущей величавой картине стоящей сразу после России". Иными словами, Сербия претендовала на второе место после России в славянском мире. С чего бы вдруг Белграду понадобилось ранжировать славянские народы? И как это желание должны воспринимать другие славянские народы Балкан? Как это соотносится с принципом равноправия народов? Насколько такое ранжирование способствует славянскому единству? Вопросов много, и ответов на них нет до сих пор.
Отчасти на эти вопросы ответил сам Никола Пашич: "Мало есть людей, которые твердо уверены в том, что спасение славянских племен лежит в братском согласии и сообществе этих племен. И это наше большое несчастье. Но еще большим несчастьем для славянского сообщества является то, что каждое племя не может получить свое, что у одного из них забирают его же и передают другому". Эти слова ясно показывают, что на первом месте для Пашича всегда были интересы его собственного "племени", естественно, в том виде, как он их понимал [Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998, с. 362]. Но раз интересы собственного "племени" стоят выше общеславянских, то получается, что ради собственных интересов возможно предательство интересов общеславянских. И как при этом можно всерьез претендовать на второе место в славянском мире? Или все же никаких общеславянских интересов нет, и тогда каждый волен выбирать себе союзников сам? Но тогда грош цена мессианским претензиям Сербии на особую роль в славянском мире.
Впрочем, эти претензии никто никогда всерьез не принимал, за исключением небольшой группы профессиональных кликуш. А что касается славянского единства, то его принципы хорошо сформулировал сербский патриот Живоин Жуевич еще в 1867 году:
"Я не верю в возможность осуществления панславизма в смысле московских славянофилов, но что панславизм в смысле сознательного морального единства, покуда ни одному славянскому народу не грозит никакая внешняя опасность, и в смысле политического единства под условием предводительства России, в минуту опасности, хотя малейшему славянскому народу, что, говорю, такой панславизм возможен и крайне нужен для всех славян одинаково, и не только славян, но и для человечества вообще, в этом вряд ли возможно основательное сомнение"* ("Санкт-Петербургские ведомости", 1867, № 128).
Надо отдать должное русской дипломатии - в отношениях с Сербией она практически всегда четко и последовательно отстаивала интересы России. "Вождям сербских партий следует иметь в виду, - писал в 1889 году директор Азиатского департамента МИДа И. А. Зиновьев русскому посланнику в Сербии А. И. Персиани, - что Россия как великая держава имеет свое призвание, и она не может дать себя отвлечь от своего пути балканскими событиями, когда ее собственные интересы обязывают твердо держаться национальной политики".
Суть национальной политики России по отношению к Сербии сформулировал еще в 1809 году главнокомандующий Дунайской армией князь Прозоровский:
"Вкоренение влияния Российского в Сербии будет чрезвычайно важным, особливо во время войны между Россией и Австрией, и послужит всегда к обузданию последней державы, к удержанию ее даже от начинания войны. Турция же будет, так сказать, под распоряжением Российского государства". То есть Сербия должна была служить противовесом Австрии, прикрывая правый фланг главного направления русской экспансии - к черноморским проливам.
Это положение на 100 лет стало официальной программой русской дипломатии по отношению к австрийским притязаниям на Балканах. При этом, не желая ненужных для нее осложнений, Россия целенаправленно блокировала любые сербские авантюры, чреватые непредсказуемыми внешнеполитическими последствиями. Не вмешиваясь прямо в сербские дела, Петербург внимательно наблюдал за развитием внутриполитической ситуации в Сербии, ища и находя силы, на которые Россия могла бы опереться и которые могли бы стать опорой для русской дипломатии на Балканах.