Все еще Элис

– Сколько ему было лет?

– Семьдесят один.

– У него были какие-нибудь другие проблемы со здоровьем?

– Насколько я знаю, нет. В последние годы я не так часто с ним виделась. А когда это случалось, он был маловразумителен, попросту пьян.

– А у других членов вашей семьи?

Элис выложила доктору скудные сведения об истории болезни членов своей семьи.

– Хорошо. Сейчас я назову вам имя и адрес, а вы повторите за мной. Потом мы займемся другими вещами, после чего я попрошу вас снова назвать эти имя и адрес. Итак, Джон Блэк, Брайтон, Восточная Сорок вторая улица. Можете повторить это для меня?

Элис повторила.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят.

– Какое сегодня число?

– Двадцать второе декабря две тысячи третьего года.

– Время года?

– Зима.

– Где мы с вами сейчас находимся?

– Массачусетская больница, восьмой этаж.

– Вы можете назвать близлежащие улицы?

– Кембридж-стрит, Фрут-стрит, Сторроу-драйв.

– Хорошо. Какое сейчас время суток?

– Позднее утро.

– Назовите месяцы от декабря в обратном порядке.

Она назвала.

– Посчитайте в обратном порядке от ста до шести.

Он остановил ее на семидесяти шести.

– Назовите эти предметы.

Он показал ей шесть карточек с рисунками.

– Гамак, перо, ключ, стул, кактус, перчатка.

– Хорошо, прежде чем показать на окно, дотроньтесь левой рукой до правой щеки.

Она сделала это.

– Можете написать на этом листке предложение о том, какая сегодня погода?

Элис написала: «Солнечное, но холодное зимнее утро».

– А теперь нарисуйте часы, показывающие без двадцати четыре.

Она нарисовала.

– И скопируйте вот этот рисунок.

На рисунке было два четырехугольника, наложенные друг на друга. Элис скопировала.

– Хорошо, Элис, забирайтесь на стол, мы произведем кое-какие неврологические исследования.

Она водила глазами за фонариком доктора, быстро стучала указательным и большим пальцем друг о друга, шла по прямой через комнату, переступая с пятки на носок. И делала все легко и быстро.

– Хорошо. Какие имя и адрес я назвал до тестов?

– Джон Блэк…

Элис запнулась и испытующе посмотрела на доктора. Она не могла вспомнить адрес. О чем это говорило? Возможно, она просто недостаточно внимательно его слушала.

– Это в Брайтоне, но я не могу вспомнить улицу.

– Хорошо. Двадцать четыре, двадцать восемь, сорок два или сорок восемь?

Элис не знала.

– Попробуйте угадать.

– Сорок восемь.

– Это была Северная, Южная, Восточная или Западная улица?

– Восточная?

Ни лицо доктора, ни его жесты не давали Элис подсказки: правильный ли она выбрала ответ. Но если придется угадывать еще раз, значит ответ неверный.

– Так вот, Элис, у нас есть ваш последний анализ крови и магнитно-резонансная томография. Я бы хотел, чтобы вы сделали дополнительный анализ крови и поясничную пункцию. Через четыре-пять недель у вас на руках будут результаты, и вы в тот же день пройдете нейропсихологические тесты, после чего мы встретимся.

– Что, по вашему мнению, происходит? Это обычная забывчивость?

– Я так не думаю, Элис. Мы должны провести дополнительные исследования.

Она посмотрела доктору в глаза. Как-то один ее коллега сказал, что пристальный взгляд в глаза, который длится дольше шести секунд, говорит либо о сексуальном желании, либо о желании убить. Элис в это не поверила, но заинтересовалась и даже проверила на некоторых своих друзьях и нескольких незнакомцах. К своему удивлению, она обнаружила, что каждый из них, за исключением Джона, отводил взгляд раньше, чем истекали те самые шесть секунд.

Доктор Дэвис опустил глаза на четвертой секунде. Вероятно, это означало, что он не желает ее смерти и не желает сорвать с нее одежды, но Элис опасалась, что это означает нечто большее. Ее будут колоть, брать анализы, сканировать, тестировать… Однако она догадывалась, что доктору не нужны дальнейшие исследования. Она рассказала о себе, но не смогла вспомнить адрес Джона Блэка. Доктор уже знал, что с ней происходит.

Утро сочельника Элис провела на диване. Пила чай и смотрела фотоальбомы. Год за годом она помещала новые снимки в пустые пластиковые карманчики. Она не надписывала фотографии – хронология и так строго соблюдалась. Элис помнила всех.

Лидия, Том и Анна, соответственно два года, шесть и семь, в июне на Хардингс-бич возле их первого дома на Кейп-Код. Анна на футбольном матче юношеских команд на стадионе «Пекоссетт». Она с Джоном на Севен-Майл-бич на Большом Каймане.

Она могла не только назвать возраст детей или место, где был сделан тот или иной снимок, но и в деталях описать большинство из них. Каждая фотография вызывала в памяти другие, не запечатленные на пленке моменты того дня, людей, которые там были, и дополняла картину ее тогдашней жизни.

Лидия в колючем зеленовато-голубом костюме на своем первом творческом вечере в хореографическом училище. Это было перед заключением бессрочного контракта, Анна тогда училась в неполной средней школе и носила брекеты, Том изнывал от любви к девочке из его бейсбольной команды, а Джон жил в Бетесде, у него был годичный творческий отпуск.

Если у нее и возникали проблемы, так это с фотографиями Анны и Лидии, их ангельские личики часто было трудно отличить одно от другого. Однако она умудрялась найти детали, которые подсказывали, кто есть кто. Короткие баки Джона явно из семидесятых. Стало быть, ребенок у него на коленях – Анна.

– Джон, кто это? – спросила Элис и показала фотографию мужу.

Джон оторвался от журнала, сдвинул очки на кончик носа и сощурился.

– Том?

– Милый, карапуз в розовом – это Лидия.

Элис сверилась с кодаковской датой на обратной стороне снимка. Двадцать девятое мая, тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Лидия.

– О! – Джон сдвинул очки обратно на переносицу и вернулся к чтению.

– Джон, я собиралась поговорить с тобой об актерских классах Лидии.

Джон загнул страницу журнала, положил его на стол, сложил очки и откинулся на спинку кресла. Он знал, что разговор будет долгим.

– Что ж, давай.

– Не думаю, что нам стоит поддерживать ее там тем или иным способом, и уж точно тебе не следует оплачивать ее занятия у меня за спиной.

– Прости, ты права, я должен был тебе рассказать, но я замотался и забыл, ты знаешь, как это бывает. Но я не согласен по сути, и ты это тоже знаешь. Других детей мы поддерживаем.

– Это совсем другое.

– Нет, не другое. Тебе просто не нравится ее выбор.

– Дело не в актерстве. Дело в том, что она и не думает поступать в колледж. Когда и если она надумает, может быть уже поздно, Джон. И ты помогаешь ей тянуть время.

– Она не хочет поступать в колледж.

– Мне кажется, она просто бунтует против нашего образа жизни.

– А я не думаю, что это имеет какое-то отношение к нашим желаниям или нашему образу жизни.

– Я хочу для нее большего.

– Она много работает, увлечена своим делом и серьезно к нему относится, она счастлива. Этого мы и должны для нее желать.

– Наш долг – передавать детям свой жизненный опыт. Я действительно боюсь, что она упустит что-то важное в своей жизни. Не откроет для себя чего-то нового, не научится смотреть на мир с разных точек зрения, не примет вызовов этого мира, упустит возможности, не встретит интересных людей. Мы с тобой познакомились в колледже…

– У нее все это есть.

– Это не то же самое.

– Пусть. Я считаю, что оплачивать ее занятия – более чем справедливо. Прости, что не сказал тебе, но с тобой трудно говорить на эту тему. Тебя все равно не переубедить.

– Тебя тоже.

Джон взглянул на часы на камине, потянулся за очками и нацепил их на макушку.

– Я на часок должен заскочить в лабораторию, а потом подберу ее в аэропорту. Тебе ничего не нужно? – спросил он, вставая с кресла, чтобы уйти.

– Нет.

Их глаза встретились.