Страница 143 из 145
Но если на трон сел самозванец, то узнав о том, что где-то в предместье подрастает мальчик королевской крови, он не оставит его в живых. Готова ты рискнуть жизнью сына? Уже потеряв его отца, ты сможешь отдать и ребенка?
Изабель, сверкнула внезапно мысль. Вета села на кровати. Нужно идти к Изабель. Принцесса, если верить слухам, в городе, и она-то – точно настоящая, не самозванка. Даже если ее высочество забыла фрейлину Радич, все равно - она добрая, она не откажет в помощи. Завтра же попросить Августу, пусть поговорит со своей… как ее… Лучией. Может быть, Лучия сумеет… ей бы только попасть во дворец, а дальше Изабель поможет! Все будет хорошо…
Ночная темнота начинала понемногу сереть. Тихонько, на цыпочках, прокралась Вета в горницу, опустилась на колени перед иконой. Помоги, защити, Пресвятая Дева. Ты тоже Мать, сохрани, убереги моего ребенка, дай сил, прошу тебя, Дева Мария!
Стержень внутри не дает пролиться слезам. Скорбно светят в темноте глаза Девы. Тихо дышит во сне Ян, похрапывает бабка Катарина. Ночь. Темнота.
* * *
Минул почти месяц после коронации. Улеглась суматоха, стала привычной груда дел, жизнь во дворце вошла в обычное русло. И стало уже невозможным оттягивать то, что он собирался сделать сразу же, едва опустил клинок после поединка с Густавом. Уже нельзя было отговориться нездоровьем: раны затянулись, возможным стало жить не на пределе сил, все реже грызла боль… но на душе лежал камень. И чтобы сбросить его, чтобы не прятать глаза от самого себя, чтобы ночью не просыпаться в липком поту и до утра не ворочаться, не зная, куда деться от памяти, он был обязан это сделать. Каждый день король давал себе слово: вот сегодня, и каждый день находилась причина не ехать, отложить… как он сможет выстоять под взглядом того, кто отдал ему сына?
И когда тянуть дальше было уже нельзя, Патрик поклялся сам себе: сегодня. Ближе к вечеру приказал оседлать коня и оделся в простой темный костюм. Он не хотел брать с собой никого, но уговорили: не по чину, да мыслимо ли, а вдруг что случится? Глупцы, все, что могло, уже давно случилось, и самое страшное, самое больное должно произойти сегодня, так чего же еще бояться?
Дом графа Дейка, прежде шумный, полный смеха и голосов, всегда окна нараспашку, был теперь тих. Трое старших дочерей графа уже вышли замуж, одна училась в пансионе мадам Ровен, в том, который в свое время закончила Вета. Остальные девочки вместе с графиней еще жили в загородном поместье, куда Дейки всегда уезжали на лето. Оттого, наверное, такой непривычной показалась Патрику тишина пустых коридоров и лестниц, нарушаемая только голосами слуг.
Сам граф постарел. Сильно постарел. Прежде прямой и статный, он заметно ссутулился и стал совсем седым, резче прорезали лицо морщины. Говорили, что в последний год у него было плохо с сердцем.
Яркие солнечные лучи заливали большую гостиную – сколько игр здесь когда-то было сыграно, сколько песен спето… вот он, клавесин в углу, на нем так чудесно играла Анна, сестра Яна… у картины на стене склеен угол тяжелой рамы – это они с Яном однажды попали в нее диванной подушкой и уронили на пол… нет, лучше не вспоминать! Патрик обернулся к стоящему перед ним худому, молчаливому человеку в темном камзоле, и собственные слова приветствия показались ему чужими и натужными.
А кресла другие. Новые. Мягкие. Вышколенные слуги бесшумно поставили на низенький столик поднос с напитками и исчезли, не нарушая тишины даже звуком шагов. Несколько минут хозяин и гость, опустившись в кресла, рассматривали друг друга.
- Господин граф, - негромко проговорил Патрик. – Я приехал к вам не просто так и… и привез вам тяжелые вести.
- Я догадываюсь, Ваше Величество, - медленно ответил Дейк, - какие именно это будут новости. Вы хотите рассказать мне о сыне?
- Да.
- Я слушаю вас, Ваше Величество.
Не в силах вынести спокойный и твердый взгляд Рауля Дейка, Патрик отвел глаза.
- Ваш сын… Ян погиб.
Очень громко тикали большие настенные часы. Треском ломающейся ветки прозвучал в тишине вопрос:
- Когда?
- Четыре года назад. Почти сразу после нашего побега.
Граф не изменился в лице, но глаза его потемнели.
- Я это знал, Ваше Величество, - помолчав, сказал он. - Все это время – с тех пор, как узнали о вашем побеге - я и моя жена… мы понимали, что если бы Ян был жив, он обязательно дал бы знать о себе. Я знал… я это знал.
Он помолчал. Оттянул воротник камзола, прямо взглянул в глаза королю.
- Как он погиб?
Патрик прерывисто вздохнул. Слова не шли с губ, хотя, видит Бог, он готовился к этому разговору – но так и не может рассказать обо всем спокойно. Да и можно ли говорить об этом спокойно?
Но надо.
Рассказ его был долгим, и все это время Дейк не сводил взгляда с лица короля. Этот взгляд пронзал, как лезвие клинка; он словно спрашивал – почему ты, а не он остался жив? И нужно было выдержать его до конца, и это было испытание длиною в жизнь, и никогда еще, никогда в жизни ему не было так больно. Патрик готов был снова вынести самую страшную муку – только бы не этот взгляд, пронизывающий до костей, только бы не это стальное молчание. Даже когда умирала Магда, ему не было так больно.