Страница 17 из 147
Зимой она особенно любила бывать дома. Летом – что! Лето манит и зовет алыми теплыми закатами, рассветной прохладой на набережной, топотом копыт на верховой прогулке. Совсем иное дело – зима. Во дворце сейчас шум и гам, а дома - спокойно; потрескивает огонь в камине, темно-красное кресло, любимое с детства, поскрипывает едва слышно – мать склонилась над вышивкой. Задернуты тяжелые портеры, зимний вечер метет пургу, а в комнате так тепло и уютно. Можно поваляться на кровати днем, не заботясь о приличиях, можно попросить горячего молока – и оно будет подогрето именно так, как надо, без пенки. Можно посидеть рядом с мамой, прижавшись щекой к ее ладони. Все рассказать ей… все… ну или почти все. Можно просто побыть в одиночестве в своей комнате, перебирая в памяти обрывки разговоров – с ним…
Бывая дома по нескольку часов, Вета долго не замечала, что мать улыбается все реже и реже, что отец хмурится и все чаще ворчит на «современную молодежь, которая горазда только деньги с родителей тянуть». Краем уха слышала она разговоры родителей о том, в какую цену продать одно из родовых имений, чтобы не продешевить, но поскорее вышло. Все это ее не касалось, это были заботы старших, взрослых, с которыми они разберутся без нее.
Однажды, уже в феврале, Вета выпросила у принцессы два дня отпуска. Устала. Как-то сразу и резко ей стало все равно. Не радовали ни зимние забавы, ни санные катания за городом, ни все более крепнущая дружба с Изабель, ни даже любимые уроки танцев – ничего. Клонило в сон, постоянно болела голова. Маленькая принцесса как раз простудилась, несколько дней не выходила из своих покоев, а между фрейлинами то и дело вспыхивали мелкие ссоры и капризы. Словом – сбежала, и слава Богу.
А всего-то, оказывается, и нужно было – выспаться. Вета пролежала в постели целый день. Приходила мать, садилась на краешек кровати – Вета гладила ее теплые пальцы, целовала ее в щеку и отговаривалась усталостью. Она то просыпалась внезапно, то снова впадала в сон. То бралась за книгу – но пролистав несколько страниц, снова закрывала глаза. Уютное гнездышко в кровати – вот и все, что нужно в жизни. Отчего-то было жалко себя – так жалко, что хотелось плакать; а через несколько минут снисходило странное спокойствие, которое вполне можно было назвать счастьем. Вазочка с щербетом на столике, любимая книжка со сказками, большие оранжевые яблоки у руки. Она сама себе завидовала…
Провалявшись в постели в сладкой полудреме целый день, утром следующего дня Вета проснулась вполне здоровой и веселой. Едва взошедшее солнце стелило косые лучи по стенам. Оранжевые блики плясали по темно-ореховому бабушкиному комоду, по зеркальцу на бюро, высвечивали на стене портрет прапрабабки – строгой красавицы в пышном платье – и почему Вета на нее ну нисколечко не похожа?
Девушка сладко потянулась и поняла, что жизнь определенно становится лучше. Перевела взгляд – и замерла от восхищения: рядом на стуле висело новое платье. Вета рывком откинула одеяло и вскочила. Ой, какая прелесть!
Платье было сшито из бледно-розовой тафты – как раз того оттенка, который Вета любила, не поросячье-кричащий, холодный цвет, модный в ту зиму в столице, а теплый отблеск летнего заката, оживлявший ее лицо и глаза. Широкие каскады кремовых кружев сбегали к запястьям, пенились у подола. И, что самое необычное, шнуровка на платье была не на спине, а по бокам – так, по слухам, носили сейчас модницы за границей.
К платью обнаружились легкие кремовые туфельки без каблуков, завязывающиеся лентами вокруг лодыжек. Вета бросилась к зеркалу, собрала и приподняла густые волосы. Уложить на затылке узлом или сделать локоны? Нет, локоны разовьются уже через несколько часов, пусть будет узел – но пышный, он хорошо смотрится с таким вот полукруглым вырезом. Укрепить шпильками с маленькими жемчужинами – строго и просто, а к платью у нее есть чудесный веер, как раз в тон, крестная подарила на прошлые именины. И пусть эта дуреха горничная Агнесса хоть что-нибудь попробует перепутать!
Спустившись в столовую, Вета первым делом раздвинула тяжелые портьеры на окнах. Пусть всегда будет солнце! Сияющие лучи заискрились в замороженных высоких окнах, и Вета зажмурилась. Ей вдруг захотелось смеяться и петь – просто так, ни от чего и ни о чем, от жизни. Пусть скажет кто-нибудь, что сегодня она не хороша!
Легкий перестук каблуков в коридоре – мама идет. Милена Радич вошла в столовую обычной своей стремительной походкой, и выражение лица ее было таким же, как всегда, и так же аккуратно застегнуто на все пуговицы темно-синее платье с золотым поясом. Но единого взгляда на нее хватило Вете, чтобы понять, как огорчена графиня – горькие складки залегли у губ, темно-серые глаза смотрели устало и горько.
- Что с вами, матушка? – спросила Вета, стремительно ощущая, как уходит, меркнет радость.
Едва качнулась в знаке отрицания высокая прическа: ничего, мол. Но сбить Вету было не так-то просто.
- От Йозефа? – спросила она быстро и тихо – за дверью уже слышна была тяжелая поступь отца.
Милена кивнула едва заметно и приложила палец к губам. Вета вздохнула едва слышно – да разве от отца можно что-то утаить?
Граф Радич, как обычно по утрам, был немногословен и деловит. Поцеловав дочь и коротко кивнув жене, он взглянул на Вету с откровенным удовольствием:
- Что, девочка, понравилось платье?
- Ой, папочка… - восхищенно воскликнула девушка, но отец не дал ей закончить: