Страница 48 из 60
- Прощайте, фрау Бауэр, - упрямо повторила Грета.
- Прощайте, - пожала плечами Генриетта, а когда Грета исчезла за поворотом, пробормотала: - А кружево-то к платью здесь при чем?
А потом ушла в дом, думая о том, что подарок все равно занесет. Попозже.
Возле дома, сидя на крыльце, что-то мастерил Фриц. Увидав Грету, помахал ей рукой издалека и широко улыбнулся. Удивительно еще было видеть людей, которые улыбаться не перестали, но улыбались, будто назло всему, что происходило вокруг, много, часто… и что самое удивительное – искренне. Фриц был таким. Он умел посмеяться, умел заставить себя забыть, умел жить так, будто ничего не случилось и, вместе с тем, принимать случившееся, расхлебывая последствия наравне со всеми.
- Отец сказал, что старый Тальбах не против, чтобы ты снова вернулась на работу, - сходу сказал он Грете. – Правда, против буду я. Вообрази, этот скряга говорит, что сможет расплачиваться только едой. Так что я решил послать Тальбахов к черту.
- Зря! – Грета остановилась в нескольких шагах от мужа и прислонилась к дереву. – Кроме Тальбаха меня может больше никто не взять на работу. Ты перебиваешься временными заработками. У меня ни денег, ни карточек. У Рихарда скоро начнется аллергия на капустную похлебку. А так хотя бы будет еда.
Фриц мотнул головой – этим он так напоминал себя прежнего, что только и оставалось вспоминать девятнадцатилетнего юношу, за которого она вышла когда-то замуж.
- Проживем! – сказал он. – В Гамбурге нам бы полегче было. Но проживем. Тут дельце одно назревает. Французы вздумали госпиталь отстроить. Может быть, выйдет подзаработать. А будут деньги, попробуем все-таки уговорить их назначить тебе хотя бы штраф. Верно я говорю?
- Да, - согласилась Грета, - попробуем их уговорить.
Фриц кивнул и стал перебирать гвозди в коробке под ногами. Гвозди были разной длины. Он будто никак не мог подобрать то ли нужный гвоздь, то ли нужное слово. А потом поднял к ней свои глаза, казавшиеся сейчас не серыми и не голубыми, а какого-то странного светлого цвета, будто вылиняли на солнце. И тихо сказал:
- Я вот думаю, что дома будет нам лучше, да? Уж сколько дней прошло, а я и тронуть тебя боюсь – ты чужая какая-то.
Самой Грете было совершенно безразлично, как будет. Она привыкнет. Фриц никогда не умел особенно нежничать, это было вроде проявления слабости. Но он всегда был добр к ней. Никогда не обижал, по-своему заботился. И только бы не оставил, только бы не остаться одной.
Грета вздрогнула. Резко, всем телом. И значит, с ним.
- Прости, я… я не чужая… я не думала, что тебе так кажется…
- Я понимаю, столько лет прошло… А ты бродишь тенью, бесконечно что-то чистишь, стираешь, гладишь, готовишь, не остановишься возле меня ни на минуту, спишь на другом конце кровати… И я боюсь показаться тебе насильником, если придвинусь ближе и хоть поцелую тебя.
- Глупости какие, - она пожала плечами. – Я хозяйством занята, пока ты работаешь. Еще не хватало, чтобы тебе сказали, что я за тобой не смотрю. Ты же знаешь, люди скоры на язык, - она помолчала, подошла ближе, долго смотрела на Фрица. Наконец, сказала больше для себя, чем для него: - Ты – мой муж, я – твоя жена. Ничего не изменилось…
Он улыбнулся ей в ответ, встал с крыльца и, взяв за руку, притянул к себе.
- Правда, по-прежнему? – спросил Фриц.
- Правда, - она подалась к нему. – Есть хочешь? Обедать пора.
- Можно и пообедать, - рассмеялся он и, наклонившись к ней, крепко поцеловал в губы.
Его губы были давно забытыми, чужими. Ни радости, ни отвращения. Не испытывая никаких чувств, Грета подождала, когда он отстранится от нее, и слабо улыбнулась.
- Пойду разогрею, потом тебя позову, - с этими словами она скрылась в доме.
Потом неторопливо двигалась по кухне, накрывая на стол, и поглядывала в окно. Фриц снова что-то сколачивал, когда к нему подошел Рихард. В последнее время он часто ходил, словно чем-то озабоченный. Даже Грета порой замечала его хмурый вид. Пожалуй, никогда раньше она не видела его таким. Отстраненно подумала, что надо бы с ним поговорить. И снова вернулась к столу.
Когда все было готово, вышла в прихожую, чтобы позвать Рихарда и Фрица к обеду. И там же и замерла, расслышав через приоткрытую дверь голос мужа.
- Не знаю, отец… Я видел слишком много женщин… Которых… Над которыми поиздевались солдаты. И подумал, что сталось… Когда ехал сюда, больших надежд вас найти не питал, мне Берта сказала, что вы хотели перебраться в Констанц. И мало ли, что в дороге. Кругом военные. А теперь думаю, как понять ее. И других объяснений не нахожу.
- Нет, - раздался в ответ угрюмый голос Рихарда. – От этого я ее уберег.
- А этот ваш француз? Который жил у вас?
- Нет.
- Нет?
- Он бы не стал.
- Все солдаты одинаковые, тебе ли не знать?
- И ты?
- И я.
- А как же эта… твоя?
- Она не всегда была. Нет, нам точно надо поскорее выбираться. Домой вернемся, жизнь пойдет по-прежнему! Если бы ей дали разрешение на выезд! Нас только Грета и держит в этом окаянном городишке!
- Но ты ведь без нее не уедешь?
- Я столько к ней шел, что никуда без нее теперь не уеду.
Дальше слушать Грета не стала. Вернулась в кухню и позвала мужа в открытое окно. Страх, закравшийся в душу, мешал ей спокойно думать. Страх, что однажды Фрицу надоест ждать. Да и одиноких женщин нынче много. И чтобы он не оставил ее, она должна найти выход. И как можно скорее.
Остаток дня прошел спокойно и ничем не отличался от других дней. Был так же наполнен делами и вместе с тем оставался пустым. Будто не было. И не вспомнишь. Вечером Фриц задержался во дворе – он окончательно решил избавиться от каштана под окнами. Рихард только пожимал плечами и не спорил. Грета была уже в постели, когда муж, наконец, поднялся в комнату.