Страница 34 из 60
- Очень много «если», - перебил его Кунц. - Николай Авершин, без сомнения, один из лучших специалистов в египтологии. Но у нас с ним разные специализации. Зачем ему последователь нордицизма в группе. Мне иероглифы – как ему руны. Кто в такое поверит?
- Мы могли бы все же попытаться.
Грета поставила на поднос кофейник, две рюмки с коньяком, достала салфетки и прошла в гостиную. Ноэль подался ей навстречу, перехватив поднос, и коротко сказал:
- Познакомьтесь, это профессор Альберт Кунц. Я с детства знаком с его работами по научным журналам. Герр Кунц, это фрау Маргарита Леманн. Хозяйка дома.
Кунц привстал и старомодно склонил голову в знак приветствия, бросив на нее взгляд. Но смотрел словно бы сквозь нее.
Грета коротко кивнула в ответ… и вспомнила. Брошюра «О нации и воспитании». Статьи философов, социологов, других ученых, обязательные к использованию в каждодневной работе. Знание брошюры проверялось каждый семестр. Профессор Берлинского университета Кунц превозносил особенный дух нордического человека.
- Желаете что-то еще? – хмуро спросила она Ноэля, отвернувшись от его гостя.
- Нет, благодарю вас.
Грета почти выбежала из гостиной. В ее голове не укладывалось, как Ноэль мог привести этого человека в дом. После того, что он рассказал ей о себе, Линке, Фрице. В кухне Грета подошла к окну и тяжело втягивала в себя холодный воздух, стараясь больше не прислушиваться к тому, о чем говорят в гостиной.
«Когда этот человек уйдет, надо будет проветрить весь дом», - повторяла себе Грета раз за разом.
Не прислушиваться все же не получилось. Разговор в гостиной раздавался в совершенной тишине. Впервые за столь долгое время голос Ноэля звучал увлеченно, красочно, энергично. Она почти забыла, что он может быть таким. Профессор больше отмалчивался. Ноэль рассказывал о юности, о том, как в шестнадцать лет профессор Авершин забрал его с собой в экспедицию в Фивы. Тогда он оставил школу и доучивался уже на дому. К двадцати семи он стал преподавать в Парижском университете. И не оставлял надежды снова попасть в Египет для исследований, если это станет возможным.
- Перед войной почти удалось, - заключил Ноэль. – Мы договорились сотрудничать с Немецким домом. Не сложилось.
- Тогда очень многое не сложилось, господин лейтенант, и очень у многих. До войны я еще питал иллюзии относительно происходящего. Страшно стало, когда оказалось, что я лишь гайка в механизме. Так что у меня не сложилось куда больше, чем у вас.
- Вы не знали, чем это закончится.
- Не знал. Никто не знал. Но, надо признать, я не чувствую особенного раскаяния за себя. Я всего лишь работал.
Потом разговор стал немного тише. Профессор Кунц ушел поздно. Перед самым уходом, Ноэль влетел на кухню, почти по-детски взял с полки пару армейских консервов и сунул их в сумку. Бросил взгляд на Грету, будто она застала его за чем-то таким, на что он не имел права. А потом… улыбнулся. И вышел прочь.
Из коридора снова донесся его голос:
- Если вам нужна будет помощь, любая помощь, вы знаете, где меня найти. И все-таки я попытаюсь действовать через профессора Авершина.
- Вы меня обнадежили. Но сами сильно не верьте. Чтобы не разочароваться, - ответил Кунц. – Пока я всего лишь заполнил анкету. А это не гарантия. Но мне все же повезло, что я встретил вас, господин лейтенант.
Они сказали друг другу что-то еще, а потом хлопнула дверь, и щелкнул замок. Через несколько минут Ноэль снова показался на пороге кухни. Некоторое время он молча смотрел на Грету. А потом тихо сказал:
- Спасибо за кофе.
- Мне было нетрудно, - Грета помолчала и вдруг выпалила: - Каково это переживать за человека, из-за убеждений которого ты стал убийцей?
Его лицо на мгновение застыло. Взгляд непонимающе скользнул по ней.
- О чем ты? – спросил он.
- Такие, как он, - Грета кивнула в сторону входной двери, - научили таких, как Линке, что есть люди разного сорта. Этот человек, который пил твой коньяк в моем доме, в тридцать третьем во главе группы ученых поддерживал закон о предотвращении больного потомства. А после несколько лет был инспектором Наполас в Пруссии.
Ноэль побледнел. Судорожно сглотнул и оглянулся на дверь, словно бы ожидал увидеть там Кунца. Потом взгляд его вернулся к ней. Он был совершенно больным. Лицо же теперь ничего не выражало. Жили только глаза.
- Я не знал этого, - сказал он. – Я любил историю. Он был историком.
- У него были разнообразные интересы, - глухо ответила Грета. – И грандиозные мечты. А когда ему назначат штраф, он без труда найдет эту незначительную для него сумму, - она помолчала и посмотрела ему прямо в глаза. – Я хотела всего лишь учить детей. Теперь мне отказано в получении свидетельства о том, что я прошла денацификацию. А он пройдет. Такие, как он – проходят. Ведь он всего лишь историк.
- Перестань, пожалуйста, - прошептал Ноэль. – Я не знал ничего…
Потом стремительно подошел к столу, взял пустую чашку, открыл бутылку и плеснул в нее коньяку. Быстро осушил ее и снова оглянулся на Грету. Она смотрела, как он пьет. И чувствовала, как коньяк обжигает ее горло, проваливаясь вниз.
- Я ничего этого не знал, слышишь? – хрипло выдохнул он.
- Ты забыл, где ты. И кто вокруг тебя.
- Я забыл. Рядом была ты.
- Я такая же, - она слабо пожала плечами.
Ноэль резко обернулся к ней. На губах его вдруг отразилась улыбка. Но улыбка была злой, будто это он не улыбался, а скалился.
- Из нас двоих людей убивал я. И убивал бы снова, если бы пришлось вернуться в то время. Если таким я тебе не нужен, то я с этим ничего уже не смогу поделать.
Грета вздрогнула. Но это от холода, окно по-прежнему было открыто. Она подалась к нему, словно хотела что-то сказать, но резко развернулась и вышла из кухни.