Страница 3 из 60
Весна 1945 года
С озера тянуло прохладой. Поеживаясь в стареньком плаще, Грета ускорила шаг под неожиданными порывами ветра, который зло толкал ее в спину, заставляя почти бежать по набережной под старыми каштанами. Когда же ветер затихал на несколько минут, она почти останавливалась, пытаясь оттянуть свое возвращение домой. Как она скажет Рихарду, что ее уволили? Снова не будет денег, которых и без того не хватало. Снова придется что-то продать из бабушкиных вещей, большая часть которых уже была продана за то время, что они жили в Констанце. Если ей повезет, она сможет найти другую работу. Но уже много лет Грета была уверена, что ей больше никогда и ни в чем не повезет.
Она устало зашла в дом, долго возилась с туго завязанным под подбородком узлом косынки, поправила выбившиеся светлые пряди волос, которые ей теперь казались такими же тусклыми, как и она сама, и, наконец, посмотрела на Рихарда, сидящего за столом и жующего ломоть хлеба. Хлеб был очень свежим и крошился на столешницу.
- Обедать будешь? – спросил он, не поздоровавшись. – Прости, я тебя не дождался. Сейчас соберу.
Грета отрицательно мотнула головой. Ей совсем не хотелось обедать. Как и обычно. Она ела лишь потому, что Рихард говорил: надо!
- Не буду, - она медленно прошла к дивану и тяжело опустилась на него. – Меня уволили.
Рихард замер, не донеся ломоть до рта в очередной раз, и внимательно посмотрел на молодую женщину. Потом кивнул и легко сказал:
- Уволили. Понятно. По-твоему, это повод не обедать?
- При чем здесь обед? - нахмурилась Грета. – Как мы дальше будем?
- Найдем тебе другую работу, - пожал плечами Рихард.
- Вам легко рассуждать, - тоскливо протянула она. – Вспомните, сколько месяцев я оббивала пороги, прежде чем нашла эту. И если бы их учительница младшей школы не погибла… - резко замолчала и махнула рукой.
- Грета, мы только-только справили тебе новые башмаки. Теперь ты будешь оббивать пороги с шиком. И надеяться, что кто-нибудь еще погиб.
Рихард рассмеялся, но смех у него вышел тяжелым, будто удары молота о наковальню.
Чуть приподняв брови, Грета долго смотрела на пожилого человека, единственного близкого, который остался у нее на всей земле. И как бы ни шокировал порой мрачный юмор Рихарда, у Греты получалось не задумываться об этом. «Он не такой, каким хочет казаться!» – твердила она себе. Остаться без Рихарда она бы не смогла. И Грета всегда помнила, как много он делал для нее, особенно в последнее время.
- Сейчас и начну, - поднявшись, усмехнулась она и направилась к выходу.
- Стой! – рявкнул Рихард. – Стой, говорю!
Она послушно остановилась и обернулась.
- За что хоть уволили?
- Герр Мёллендорф заявил, что я не обладаю независимостью мышления, а без этого учителю сегодня никак нельзя. Что еще не время возвращаться к учебникам Веймарской республики, и я слишком много на себя беру, предлагая ему, ветерану Вермахта, такое, - спокойно и равнодушно рассказывала Грета. – Всего лишь потому, что теперь директору понадобилось мое место для своей дочери. Две недели назад он так же уволил учителя немецкого языка. А через день новой учительницей стала фрау Мёллендорф, - она помолчала. – А говорят, что теперь учителям будет полагаться паек. Но вместо этого я осталась даже без жалования.
И вдруг лицо ее некрасиво искривилось, губы мелко задрожали, и Грета расплакалась, рукой размазывая по щекам слезы и не пытаясь успокоиться.
«Жалкая, безвольная кукла», – подумала она и громко всхлипнула.
- Ну-ну-ну… - пробормотал Рихард. Все знали, как он не выносил слез, в особенности женских. С детскими было куда проще сладить. Он торопливо убрал в сторону недоеденный хлеб и подошел к Грете. Взял ее за плечо единственной рукой – вторая была искалечена почти тридцать лет назад и представляла собой обрубок, заканчивавшийся у локтя. И проговорил:
- А плакать зачем? Или ты полагаешь, что с красным носом тебя быстрее возьмут на работу?
- Меня никуда не возьмут, - продолжала всхлипывать Грета.
- Куда-нибудь возьмут. Куда-нибудь, где твоих силенок работать не хватит. Потому пойдем обедать.
Продолжая вытирать слезы, она вздохнула и подошла к буфету. Отрезала и себе хлеба, налила немного молока и села к столу, поставив перед собой еду. Но есть не стала. В горле по-прежнему стоял ком.
- Ешь, говорю, - просто сказал Рихард, устроившись напротив, и стал внимательно рассматривать ее лицо, в чертах которого сохранились те же удивительные нежность и мягкость, что были еще шесть лет назад. И все равно, что с тех пор лицо это сделалось худым и острым. А глаза удивительного цвета, каким бывает у берега от водорослей вода в Бодензее, давно разучились улыбаться. Странно, но чаще всего Рихард вспоминал ее улыбку. Какой та была еще до войны и в первый ее год. Сначала улыбаться начинали глаза, а уже после улыбка отражалась на губах. И ранние морщинки были в уголках глаз, а не возле рта. Теперь она походила на тень самой себя, прежней. От переносицы под нижними веками расплывались темные круги, щеки чуть впали. А восхитительные светлые волосы, которые превращали ее в настоящую красавицу, теперь вечно были связаны в тугой узел на затылке. Иногда Рихард задумывался, кто из них старше на самом деле… И все-таки нежность в ее чертах оставляла надежду… Нельзя быть несчастной с таким лицом. Так не должно случаться.
- Не нужно тебе бродить по школам, - вдруг сказал он. – Толку не будет, а слезы будут. Сама подумай – кончено все. Думаешь, они позволят национал-социалистам жить, как жили? Учительство теперь не для тебя. Что-то другое придумаем.
Грета вяло кивнула, откусила немного хлеба и огляделась.
- Надо придумать, что можно продать. Мы за мои ботинки должны еще половину. А, может, их и продать? - она выставила ногу из-под стола. – Все равно скоро лето.