После огня

Упоминая фрау Зибер в разговоре о национал-социализме и коммунистах, Рихард ошибался только в одном. Если бы Грете, бог знает зачем, захотелось расспросить эту даму относительно судьбы ее мужа, та выгнала бы ее из своего дома и плевала бы в спину. Национал-социалистов она ненавидела, пожалуй, даже сильнее, чем французских солдат, изнасиловавших ее в первые дни после того, как они вошли в Констанц. Как ни странно, в этом своем горе она тоже винила нацистов. Французы по ее стойкому убеждению всего лишь сыграли реванш. Теперь она проклинала нацистских шлюх, заигрывавших с солдатами, и опасалась проходить мимо комендатуры – там людей в форме было больше всего. Еще встретишь кого из тех… чьих лиц она даже не помнила.

Детей у нее не было. Единственный ребенок, которого она прижила от мужа, умер в первые часы жизни. Больше забеременеть ей не удавалось. Герр Зибер не допускал этого. «На какую жизнь?» - говорил он. А потом и его у нее забрали. С молчаливого согласия таких, как фрау Леманн и ее свекор.

Теперь она в старом шерстяном пальто стояла у дома Леманнов, ожидая, когда из него выйдет французский лейтенант с британской фамилией. О том, что союзническим войскам запрещено заговаривать с местным населением, она знала хорошо. Однако правило это теперь выполнялось не так строго, как поначалу, потому попытаться достучаться до него можно. Все лучше, чем идти в комендатуру.

Едва тот показался на невысоком крыльце дома, как женщина решительно двинулась к нему и, безо всякого смущения, окликнула:

- Господин лейтенант! Господин лейтенант! Позвольте обратиться к вам!

Ноэль остановился, спустившись с крыльца, и посмотрел на подбежавшую женщину. Та была довольно крупной, даже немного выше его, а миловидное ее лицо покраснело от мороза – видимо, долго ждала.

- Да, да, слушаю, - сказал он, - фрау…

То, что это была соседка Леманнов, он знал, но имени ее не помнил. Да и откуда? Немцев он видел только со стороны, кроме семьи, в которой жил. К счастью или к несчастью, он имел дело только с бумагами.

- Зибер. Фрау Зибер, - ответила женщина и кивнула. – Я хотела поговорить о… о вашей хозяйке. Фрау Леманн. Дело в том, что, насколько мне известно, она взяла на себя смелость заняться преподавательской деятельностью, в то время как Контрольным советом партийным нацистам запрещено преподавать.

- Не понимаю вас, - недоуменно проговорил лейтенант, натягивая перчатки. – Откуда у вас эта информация? Фрау Леманн работает официанткой в погребке.

- Да, да, я знаю. Но свободное время она проводит у Бауэров. И мне доподлинно известно, что она взяла на себя обучение ребенка. Страшно подумать, чему она станет его учить.

Ноэль невольно поморщился. Как будто не ясно. Школы закрыты. Дети сидят по домам. Теряют целый год. И что с этим делать, как справляться, пока непонятно. Об этом думали меньше, чем о том, как «перевоспитать». Ни газет, ни радио, ни школ.

- Почему вы пришли с этим ко мне, а не к властям?

- Потому что вы выслушали меня, а там сочтут доносом из мести за то, что они убили моего мужа.

- Они?

- НСДАП. Он был коммунистом.

- Ясно. Но это все равно. Рассмотрели бы.

- Я надеюсь, вы отреагируете быстрее.

- Разумеется, - кивнул Ноэль. - Благодарю вас, фрау Зибер. Мне нужен адрес этой семьи. Следует разобраться.

- Хафенштрассе, 3. Готова поспорить, она и сейчас там – бывает дважды в неделю в это время. Что ей грозит?

- Денежный штраф. Не волнуйтесь, фрау Зибер, я прослежу за тем, чтобы это дело довести до конца.

- Благодарю вас, господин лейтенант! – кивнула женщина и, резко развернувшись, пошла к своему дому. Ноэль поморщился. Иногда ему казалось, что все его нутро превратилось в помойную яму, в которую скидывают худшее, что есть.

Вместо того чтобы идти в столовую комендатуры, где он собирался обедать, пришлось искать эту чертову Хафенштрассе и чертов дом номер три. Его поиски были вознаграждены. На первом этаже указанного дома было большое окно. Очень чистое, очень низкое. И шторы были сдвинуты в сторону. Что ж, чутью фрау Зибер оставалось только позавидовать. В тот момент, когда лейтенант Уилсон заглянул в чужое окно, чего не делал с подросткового возраста, когда подглядывал за ткачихами в раздевалке ирландской бани вблизи Бэдфорда, Грета Леманн поправляла перо в руке мальчика лет восьми, который явно не знал, как за него взяться.

 

- К следующему уроку еще разок повтори спряжения сильных глаголов, - уже с порога сказала Грета и вышла в коридор.

Спиной к ней стояла фрау Бауэр. Грета была уверена, что Генриетта снова кладет к ней в сумку что-то из продуктов.

- Фрау Бауэр, - окликнула ее Грета. – Вы опять за свое. Перестаньте, Отто еда нужнее, чем мне.

Генриетта обернулась и сердито ответила:

- Это вы перестаньте. Это сало, я его не ем. Отто столько не нужно. Я оставила ровно половину. Все честно.

- Нечестно. Но вы не желаете этого признавать. В конце концов, я работаю, у нас есть продуктовые карточки. А вы одна с Отто.

- Это сало принесла фройляйн Мёллендорф, дочь вашего бывшего директора, - усмехнулась Генриетта. - Я шила ей новый костюм к весне. Слишком модный для нашего городка и для нее именно сейчас. Ее отец под следствием. Мне кажется, это справедливо. Если она заняла ваше место, то вы хоть полакомитесь их салом.

Грета устало кивнула. Справедливым она это не считала, но спорить все равно было бесполезно. Фрау Бауэр умела настаивать на своем.

- В следующий раз я приду к десяти, - надевая пальто, сказала Грета. – Герр Тальбах велит теперь являться на час раньше.

- Тогда придется перенести. К десяти мне нужно успеть в ратушу. Эти их проклятые анкеты – в ателье мне не выдают карточки без квитанции о том, что я сдала бумагу. Не бог весть, какая еда, я куда больше выручаю заказами… Но все же!