Страница 59 из 66
Еще в 1928 году в Харбине пустили первую трамвайную линию. Именно на трамвае теперь Иван и Полина добирались до Пристани. По ту сторону реки маячили густая зелень островов и дачной полосы Затона. Спускались с высокого берега по лестнице. На берегу группами стояли китайские и русские лодочники. Они зазывали пассажиров еще издали. Но Иван сразу примечает названия, написанные на бортах лодок, выбирает русские. На одной из лодок надпись «Зорька».
- Перевезешь, служивый?- обращается к среднего роста кривоногому мужику в выцвевшей фуражке с синим околышем.
- Отчего ж, вашьбродь, садитесь и супругу вот… - казак сразу распознает бывшего офицера и старается угодить, чтобы не дай Бог не упустить клиентов – конкуренция на перевозе высока.
Обычно в лодку сажают по пять шесть человек, но лодочников сейчас больше чем пассажиров. Потому казак не ждет больше никого, торопиться перевезти этого по всему не бедного бывшего офицера и его красивую жену в добротных платье и шляпе, в надежде на щедрую оплату за быстрый и комфортный перевоз.
- Ты братец, оренбуржец?- спрашивает Иван, когда лодка уже отплыла достаточно далеко от берега.
- Так точно!- с готовностью отвечает казак, не переставая сноровисто работать веслами.
- Сюда-то как попал, из Забайкалья?
- Нее… я из Кульджи… Как атамана нашего Дутова Александра Ильича красные лазутчики порешили, ну так мы покумекали с одностаничниками, да вот все сюда в Харбин и подалися. Три года добирались, насилу дошли. Потом и здесь бедовали. Я, и вагоны разгружал, и лес валил… А потом вот сюды, на перевоз подалси… Здесь оно получче, на реке-то. А вы вашбродь, где с большевиками воевать изволили?
- У Анненкова… рядом с вами был.
Лодочник чуть не сбился с ритма, услышав это, и со странно изменившемся выражением посмотрел на Ивана, а потом и на Полину, сидевшую на корме и отрешенно любовавшуюся видом города с середины реки. Вид отсюда открывался живописный. Во всю ширь панорама озелененной набережной с громадой красного здания Сунгарийских мельниц, ажурными пролетами железнодорожного моста, красавцем яхт-клубом, похожим на стоящий у причала белоснежный лайнер. Завороженная этой красотой, Полина не прислушивалась к разговору мужа и лодочника, и потому не ощутила смену его настроения и тональности.
- И кем же ты там был, у Анненкова-то?- резко сменил тон и перешел на ты лодочник, недобро сверкнув глазами.
- Полком командовал,- по-прежнему доброжелательно отвечал Иван, тоже не уловив смену настроения собеседника.
- Случаем не атаманским?- в вопросе звучала явная неприязнь
- Да нет… Я ведь с Бухтарминской линии, и полком своим командовал третьеотдельским он Усть-Каменогорским назывался.
- Понятно,- вроде бы как с облегчением произнес лодочник, и вновь заработал веслами, угрюмо глядя в сторону.
- А что у тебя кто-то из родственников или знакомых служил у Анненкова в Атаманском полку?- не мог понять реакции оренбуржца Иван.
- Упаси Бог… У меня брат у Анненкова служил, в Оренбургском полку. Когда мы со станицы своей отступали с Дутовым, так его жена с двумя детишками ко мне пристала, дескать, все одно пропадать, возьми с собой в Семиречье. Ну, я их и взял вместе со своей семьей… Знать бы, чем кончится, так лучше бы под большевиками мучились, может живы бы были. А так через киргизскую степь прошли чуть живые и к вам пристали, а у нас тиф страшенный, да ты сам, наверное, помнишь, ну брата жена от меня отстала, и к брату в вашу дивизию подалась. Говорили мне, что у вас к бабам плохо относятся, как к собакам, озорников много, и атаман ваш тот еще гусь был. Не послушала, уж очень к брату хотела, да и боялась за детей, что тифом заразятся. Брат мой ведь тоже у Анненкова в офицеры вышел, хорунжим был… Зарубили их всех, и брата и жену его и детей их, ваши атаманцы зарубили. Помнишь, наверное, то там где-то уже почти на границе случилось?
- Помню… - опустив глаза, будто виноватый, тихо ответил Иван.
- А ты, я гляжу, тут неплохо устроился,- по-прежнему неприязненно расспрашивал лодочник.
- Да… повезло… понимаешь, я сумел на службу устроиться, к самому Чурину,- счел нужным хоть как-то объяснить свое благосостояние Иван.
- А, ну тогда понятное дело… У Чурина хорошо, он неплохо плотит…
- Да… жить можно,- Иван продолжал испытывать какую-то неловкость за то, что ему вот так повезло.
- Ты в чине-то, каком был? Раз полком командовал, неужто полковник, вроде по твоим годам не должно быть, хотя у вас тама как грибы росли, сам-то ваш вона в тридцать лет генералом стал.
- Да нет, есаул я.
- А… тогда понятно. Тута среди наших лодочников тожа есаул один был, а уж хорунжих и сотников, и в извозчиках, и энтих на такси шоферов почтишто как нашего брата рядового. Даа, есаул, повезло тебе, и сам вона чистый ходишь, и жену в аккурате содержишь,- в словах лодочника сквозила явная зависть, которую почувствовала даже Полина, она перестала обозревать красоты сунгарийского побережья, почуяв к тому же на себе взгляд лодочника словно «раздевавший» ее…
Иван рассчитался щедро, спеша поскорее расстаться с этим вдруг нежданно-негаданно ставшим для него враждебно-завистливым человеком. Когда они уже шли по расползшимся, от еще утром прошедшего проливного дождя, улицам дачного поселка, к снимаемой ими небольшой дощатой избушке с маленьким участком земли возле нее, Полина спросила Ивана, что произошло меж ним и лодочником.
- Дутовец он, а брат его хорунжим у Анненкова служил в оренбургском полку. Помнишь, когда в «Орлином гнезде» атаманцев казнили, которые оренбургских офицеров с их женами… Ну, так вот брата его тогда те атаманцы с женой и детьми там зарубили.
Полина, вычеркнувшая из памяти те страшные дни, сейчас была вынуждена все вспомнить.