Адекватность

− Вы сумели ответить, что есть счастье для Вас?

− Я верю, что на полпути к этому. Пытаюсь начать с мелочей, как скажем, я постоянно опаздываю просто потому, что не вижу причин спешить… Я даже наслаждаюсь этой глупостью людей, которые до сих пор не понимают насколько все законы относительны и примитивны в своей сущности, даже касательно таких пустяковых, но навязанных, стандартов этикета. Хочется быть свободным от этого всего. Я честно горжусь, что знаю, если даже и не в чем смысл жизни, то хотя бы те вещи, которые чего-то стоят, стараясь объективно отсеивать сегодняшние мелкие проблемы. Достаточно представить себя лет через десять, и человек здорово удивится количеству ничтожных проблем, которым уделялось драгоценное время в прошлом.

− Выходит, главное для Вас − свобода?

− Я думаю, свобода одна из определяющих ценностности жизни и одна из основополагающих счастья. А вот главное в жизни − это чувства. Не знаю, как объяснить. Человек всегда в конце остается сам, наедине со своими мыслями. Я, можно сказать, воспитан на философских книгах и фильмах – практически, прожил множество разных жизней... Ведь нельзя просто втолковать человеку, какие чувства он должен испытывать в конкретной ситуации, он должен самостоятельно на себе познать их, восприняв вымысел на время за реальность, погрузившись в книгу, в спектакль, в картину. Это роль искусства − устремлять человека к совершенству, развивать в себе восприятие внешнего мира через тонкий слой души, не поддаваясь материальным соблазнам, что ошибочно культивирует человек. После осознания определенного количества вещей вся система мира со своими придуманными ролями и законами начала казаться ничем, тем самым начав разрушаться в моем представлении. Мы как роботы. Уверен, нет смысла перечислять список предсказуемых поступков. И что мы в итоге имеем? В конце концов, мы просто смирились, приняли то, с чем должны бороться от природы… Людям проще все разложить по полочкам, найти систему, объяснить все. "Закон требует доказательства" − и люди следуют этой схеме. Но, по-моему, мир намного сложнее, и понимать ничего не стоит, нужно просто его чувствовать…

− Вы считаете, люди не видят истинных ценностей? Что им мешает?

− Все не совсем так. Они безусловно видят их, но по какой-то причине стараются отстраниться, долгие годы занимаясь самообманом. Я думаю, все дело в страхе. Это как доверие − человек опасается доверия по той причине, что знает, в случае неудачи обратного пути не бывает. Это банальный страх, он руководит нами. Страх призывает человека ко лжи, только смелые могут говорить правду, а единицы с них − сказать правду себе самому. Обманывая себя, человек подсознательно спокоен за свои истинные ценности, поскольку не подвергает их реальности, а реальность − жестока, и она же твердит, ничто не вечно. Тысячи лиц, скользящие мимо нас ежедневно, имеют свою историю, что тронула бы каждого до глубины души, стоило бы только узнать ее. Но они трепетно оберегают себя настоящих, надевая толстокожие маски, все больше развивая притворство в своей жизни. И не стоит кого-либо осуждать, ведь опасение, что весь их счастливый мир может рухнуть, гораздо меньше, если мир этот иллюзорен.

− Ваша логика такова, что люди не те, за кого себя выдают. И делают они это нарочно. Кого же скрываете Вы?

− Знаете, я понял, что я ребенок. Меня заставляют улыбаться высказывание молодых людей о том, как они взрослы. Одна только их обида на несерьезное восприятие другими их слов еще раз доказывает, что они все те же дети. Ребенок живет в нас всю жизнь. Ребенок во мне никогда не вырастет. Но я умело спрятал его глубоко в своей душе и нехотя вооружился невыносимым характером, чтобы никто не сумел добраться до него, или что еще хуже, насмеяться над ним. Собственно, тот же страх заставляет всех нас прекратить верить в чудеса, испытывать счастье, любить − быть собой, одним словом.

Доктор выдержал длинную паузу, наверняка, составляя новые заметки к лечению моего диагноза.

Я не солгал ему, но рассказал не о всех своих мыслях. Я обещал говорить много и правду, но не давал обета делиться всем, хоть знаю, именно это имелось в виду. Но мной все равно были довольны, и, формально, договор не нарушен. Своим настоящим (а не так давно сильно выраженным) состоянием, весьма серьезным, я поделился лишь однажды. С Джеки. Я мастерски скрываю те мысли в себе, и продолжаю быть таким же, каким у меня получается казаться другим.

Я не стал говорить и о том, что в процессе выздоровления, когда пытался найти утешение в тех местах, что заставляли меня чувствовать себя лучше, считая, что они могли бы поспособствовать выздоровлению, что тот дворик придорожного кафе то ли на самом деле не был так заставлен растениями, то ли больше вовсе не походил на тот, каким я его помню, − игра воображения, или память исказила его образ, как это часто бывает. Но это открытие пошло мне только на пользу − ничто так не возвращает к реальности, как осознание перевоплощения со временем прекрасного в обыденное, а затем и вовсе безобразное, порой ужасное. Человеческой психике свойственно идеализировать единожды воспринятый образ. Так часто мы идеализируем вещи на витринах, что оставляем на позже, места отдыха, где провели однажды время, даже первую любовь. Но возвращение в те самые бутики, поездки в те же места, встреча с первыми возлюбленными зачастую оставляют лишь разочарование, не находя в них сходства.

− На следующей неделе мы поговорим с Вами больше о Джеки, ладно? Мы движемся с Вами в правильном направлении! − очень бодро и с натянутой, но вполне сносной для доктора, улыбкой сообщил мне он, привстав с кресла и протянув руку для пожатия в знак искренности своих слов.

Я заранее знал, что не сумею сказать всего в полной мере, но я не мог не предпринять попытки изложить того, что кричит во мне, насколько это возможно, предстать перед самим собой еще раз.