Адекватность

Я не осознавал, как велико было мое желание нарядить ель, пока мы не стали копошиться в рождественских игрушках. Не солгу, если скажу, что вовсе не имел такого желания, когда покупал ель и привез ее Джеки. Для меня это скорее семейное дело, а потому в мыслях не мог допустить случившегося. Однако поступок Джеки не оскорбил моих консервативных представлений о рождественских подготовках. Напротив, мне показалось очень милым то, что она предложила разделить с ней эту приятную заботу.

− Майкл... − тихо сказала она, глядя на старую деревянную игрушку в виде совы с выцветшей краской.

− Что? − я переспросил, надеясь, что ослышался.

Она не впервые назвала меня именем своего сына. Я испытал тревогу, почуяв неладное. Почему она не говорит о нем больше, только вспоминает его имя? Это случилось уже несколько раз. Я боялся спросить или узнать неведомую до сих пор мне правду, мысли молчаливо выстраивали догадки, что с ним могло случиться.

− Тебе нравится наряжать елку? Смотри, какая сова. Помнишь, мы всегда вместе вешаем эту игрушку. − она смотрела на меня пустыми глазами, говоря как с сыном, но обращаясь ко мне. Я потерял дар речи от услышанного.

К горлу подобрался ком, и какое-то время мы оба не могли сказать ни слова. Сложно передать все переживания, что тогда нахлынули, но это был не страх. Я сопереживал и ощутил ту же пустоту, какой было наполнено ее сердце. Мне стало безумно жаль ее.

− Джеки... − тихо обратился я к ней, протянув свою руку к ее, пытаясь вернуть ее к реальности.

− Что с ним случилось?

Она посмотрела на меня пустыми, но искренне добрыми, глазами, не годуя, о чем идет речь. У нее случился провал в памяти, помутнение рассудка. Вернувшись к реальности, она с трудом могла понять, что произошло миг назад.

− Майкл. Вы говорили с ним сейчас? Что с ним случилось?

− Это мой сын. Майкл... - потерянно сказала она.

Ее слова звучали безжизненно, лишенные всякого смысла. Ей не впервые приходилось это говорить, и с каждым разом ее слова весили все меньше, превращаясь в стандартную фразу. Я понял, что Майкла нет. Вот почему она не говорит о нем. У нее нет сына, и нет детей вовсе. В доме были бы фотографии или другие признаки. Вот почему она так тепло приняла меня. Я заполнил пропасть в ее жизни, став тем сыном, с образом которого она живет уже долгие годы. Она сошла с ума. Это рана сделала ее такой. Вот почему она совсем одна в этом доме.

Многие бы отстранилась от Джеки, узнав ее правду, но я знал, что нужен ей сейчас и поборол возникшее желание хорошенько все обдумать, прежде чем решить, стоит ли продолжать с ней общение.

Я очень горжусь, что сумел убедить себя отложить эти мысли на потом, не отстраняясь в тот момент от Джеки. Поступи я по-другому, я бы поступил предсказуемо и бесчеловечно. В конце концов, я ощущал невидимую связь еще с первых минут знакомства, и отречься от нее в такой момент означало бы ответить предательством на любовь.

Мы продолжили разбирать игрушки, терпеливо храня молчание, которое в тот вечер проявляло большее доверие, чем какие-либо слова.

Джеки вернулась ясность и она неловко чувствовала себя, понимая, что я догадался обо всем. Теперь была моя очередь помочь ей, и лучшее, что я мог сделать для нее − не говорить ни о чем, словно не заметив ничего, продолжать в том же предпраздничном настроении наряжать ель. Разве что взгляд мой теперь выражал долю сочувствия, с которым я не мог поделать что-либо.

Постепенно, перебирая игрушку за игрушкой, мы начали говорить. Сперва короткие реплики по поводу искусности вылитых со стекла рождественских шаров и фигурок, росписях на них, и советов, на какой части дерева они будут лучше смотреться. Затем продолжили как ни в чем не бывало, казалось, совсем позабыв о случившемся, вести разговор о самых разных вещах, хоть в большей степени все сводилось к предстоящему празднику. Мы говорили о традициях, как общепринятых, так и семейных, как много они значат для человека и как располагают к душевным разговорам, незаметно подобравшись к вечеру.