Страница 97 из 132
Мне тебя бы пустить по венам,
Мне тебя бы вернуть домой…
Богдан неспешно вел меня в танце, рядом кружились еще несколько парочек (я даже успела заметить Тину с Киром), а я до боли кусала губы, чтобы не расплакаться.
Я знала, что Паша написал эту песню, и знала, кому она посвящена. Но сейчас, все слова из нее принадлежали Саше. И пел он о нас…
Упадет осколок гранита,
Видишь? Наши стены разбиты!
Слышишь? Нам пути все открыты!
Возвращайся скорей домой...
Слезы всё же появились на ресницах, дрогнули и скатились вниз горячими дорожками. А в голове снова засел вопрос, что мучил меня эти два дня: «Почему он не рассказал тогда?»
Правда, всего лишь правда, а как бы много она могла изменить…
Обратятся в прах километры,
Слышишь? Это шепчет нам ветер!
Видишь? Я разбил наши клети!
Только ты вдруг стала чужой…
- Ты в порядке? - видимо Богдан все же заметил влагу на своей рубашке. Хорошо хоть макияж водостойкий.
- Да, все в порядке, - тихо ответила я, и, уткнувшись в плечо парня, прикрыла глаза, в попытке успокоится.
Музыка тут же заискрилась под веками, потекла образами, и мне на короткий миг показалось, что я вернулась на четыре года назад. На месте квартета играет группа с причудливым названием «Меридианы», а вместо рук жениха, талию уверенно сжимают другие руки – теплые и такие привычные…родные.
От меня до нее –
Бесконечная пропасть молчаний,
Мне б сказать ей, почти нечаянно,
Прошептать ей в губы отчаянно:
« Я люблю тебя, я всё еще твой…»
- Я люблю тебя, - шепчет мне жених на ухо.
- Я люблю тебя, - поет Саша со сцены.
- Я люблю тебя, - отвечаю я, не зная кому…
***
Цепочка с кулоном жгла руку холодом, сердце барабанило в груди, а я все бежала и бежала, не видя перед собой дороги.
Куда? Зачем? Я не знала. Просто если бы я хоть на мгновение осталась в том зале, где были они, то точно бы сошла с ума…
- Осторожней, - меня придержали руками за плечи.
- Извини, - посмотрела на возвышающегося над собой Данила.
- Все в порядке? - спросил парень, вглядываясь в мое лицо. В темноте его глаза влажно поблескивали и казались чернее ночи.
- Песня дурацкая, - сказала почти правду, сама себе удивляясь.
- Ясно, - хмыкнул парень, разжимая руки.
- А ты? – оглядываясь по сторонам, спросила я. – Почему не со всеми?
- Песня дурацкая, - ответил моими же словами парень, усаживаясь на лавочку неподалеку. – Присядешь?
«И как я сюда забрела?» - по новой оглянулась, осматривая небольшой скверик, что примыкал к ресторану.
Зеленый газон, аккуратно подстриженные кусты и карликовые деревья и площадка с видом на кипящее море, которое сегодня, казалось, ожило, превратившись в мифическое существо…
- Наверное, будет шторм, - протянула я, усаживаясь на лавочку рядом с Данилом.
В животе неприятным комом осела неловкость. Несмотря на то, что Данил был лучшим другом Богдана, общались мы с ним редко, ограничиваясь дежурными «привет» и «как дела».
- Ага, - немногословно ответил парень, увеличивая противный комок внутри меня.
«И о чем с ним говорить?» - кулон неприятно резанул ладонь, как напоминание о своем дарителе, которого я бросила в ресторане, но я быстро задвинула эти мысли на задний план.
- Это была любимая песня Саши, - подал голос Данил, заставив меня напрячься, и, видимо, поняв это, с грустью уточнил: - Сестры.
Образ голубоглазого музыканта сменился другим – девушка, красивая, в воздушном платье персикового цвета и тугими спиралями пшеничных волос, что водопадом рассыпались по плечам, её губы чуть тронуты малиновым блеском, кажутся необычайно яркими на фоне снежно-белой кожи, а ресницы даже без туши выглядят необыкновенно длинными. Меня поразила её красота с первого взгляда – тонкая, хрупкая, как у фарфоровых куколок, которых многие коллекционеры хранят в коробках, боясь разбить. Вот только Саша лежала не в коробке, а в гробу. И разбила она себя сама…
- Как родители? – хотелось еще спросить и как он, но я не стала. Данил до сих пор был непривычно замкнут и отчужден, и это говорило само за себя…
- Держатся, - выдохнул парень, задрав голову к небу.
- Понятно, - ответила, не зная, что еще добавить.
Вновь повисла пауза… Но тишина больше не казалась давящей. Будто сжалившись над нами, она решила ослабить свои путы, чтобы мы тут окончательно не задохнулись от недосказанности и смущения.
Данил все молчал, разглядывая звёздное небо, а я думала, как человек может решиться на такой поступок, как смерть? Что должно было такого произойти, чтобы красивая, семнадцатилетняя девчонка, в которой души не чаяли окружающие, решила покончить собой?
Невольно вспомнилась Снежана…
«Три попытки самоубийства», - прозвучало в голове Сашкиным голосом, в душе появились колкие льдинки.
Раньше я ненавидела эту девушку. Считала её куклой, дешевкой, что просто украла мое счастье, а теперь… Теперь мне было жаль Снежану. Искренне и по-человечески жаль. Никто не заслуживает такого, как она. Видеть, как твой любимый человек умирает, истекает кровью, и понимать, что ты ничего не можешь сделать…
«Смогла бы я так? Пережить такое?» - воображение безотлагательно нарисовало в голове жуткую картинку: алая кровь, белый снег и остекленевшие глаза, в которых уже нет неба…
«Господи!»– прижала кулак с украшением к сердцу. Кулон снова до боли вжался в ладонь, вызывая непреодолимое желание зашвырнуть его куда подальше. Однако, вопреки этому, я сжала кулак сильнее, держась за него, как за спасительный канат.