Страница 78 из 115
– Конечно, только чувствами. Запахи, звуки и шершавые предметы мне снятся. Иногда такие интересные сны... Папа снится – это запах табака и мяты, и морщинки его, которые я знаю наизусть. Мама снится – это запах виноградного шампуня и духов "Донны"... Их объятия... я так люблю это!
Какибяк сидел, слушал девочку и понимал, что ей повезло гораздо больше чем ему, зрячему. Девочка была, как ангел, явившийся именно для него.
– Вера, хочешь, я буду твоим другом? – немного сконфуженно спросил Какибяк, прервав девочку.
– Конечно, хочу! Тогда я буду для тебя подругой! – ещё сильней заулыбалась девочка и взяла мальчика за руки.
Так они и сидели на лавочке и беседовали. Ветер нежно обдувал их лица, а солнце с теплом смотрело ни них. А за их спинами, замерев, стояла мама девочки со слезами на глазах и слушала детей. Сначала она хотела прогнать этого грязного мальчишку от дочки, но потом передумала....
История – ниже пояса
День как-то не задался с самого утра у Голубинцева Владимира Николаевича. В столовой закончились вторые блюда к его приходу, даже механики успели набрать свои подносы и сейчас сидели и хихикали, ну как мальчики, ей-богу. Пришлось согласиться на рагу из кабачков и помидоров. Один вид этого блюда вызывал рвотные позывы, а уж о мясе и мечтать не приходилось. Компота не хватило, сок закончился, а кипяток для чая только поставили на плиту. Владимир взял ненавистный вишневый морс.
А кушать очень хотелось, поэтому пришлось довольствоваться вегетарианской "отравой", закусывая черствым заветренным хлебом. В двенадцать часов намечалось политсобрание для лейтенантов, которые завтра готовились к вылету. Хотелось к этому времени вздремнуть, иначе можно и в голос захрапеть во время клеймения капиталистического империализма, а это, надо полагать, посчитали бы дурным тоном.
Позавтракав, Голубинцев отправился в казармы и на подходе к двери почувствовал нездоровое бурление в желудке. Организм возмутился от непривычной жидкой пищи протяжным стоном. Пока Владимир отстукивался с напряженным дневальным, кишечник тоже выдал громкий выхлоп. Сержант не повёл и бровью, вот что значит советская выдержка.
Голубинцев поменял курс в обратную сторону и вылетел из казармы, за углом которой находился туалет. Вообще, отхожее место удачно было расположено: с одной стороны казарма, с другой стороны военный госпиталь, и в двухстах метрах – столовая. И, естественно, клозет был разделен на половины: для мужчин военных и женщин из больнички и столовки.
Вбегая в туалет, Голубинцев уже на ходу отстегивал ремень с кобурой. Слава богу, никого не было, а то при такой оказии неохота иметь свидетелей. Напрудить в штаны не успел, и Владимир сделал все эти не очень приятные дела.
С облегчением на лице и с музыкальным свистом на губах Голубинцев стал надевать штаны с ремнем... и в этот момент случилось страшное. Как в замедленной съемке, отстегнулся ремешок кобуры, и из него выпал табельный пистолет и улетел точненько в дырку, над которой только недавно Владимир и сидел. С характерным смачным шлепком оружие погрузилось в коричневую массу...
– Бляяяять! – выкрикнул Голубинцев, внутреннее холодея. Очень ярко замаячил трибунал в перспективе, срок и мирная гражданка. Несмотря на ароматы этого места, Владимир стоял над дырой, завороженно смотря на массу и кружащих внизу мух. Наконец он взял себя в руки, вспомнив, что в хозчасти есть "водяной", то бишь слесарь-водопроводчик. В голове созрел план, очень даже выполнимый, а учитывая радиус злополучных дыр, влезть в них было реально, благо лишний вес отсутствовал.
Через полчаса Голубинцев вернулся в туалет с большой сумкой и, убедившись, что никто не справляет нужду, Владимир повесил табличку "Ремонт" с внешней стороны двери. В сумке лежал болотный костюм с толстыми перчатками по локоть и противогаз. План был очень прост: несколько неприятных минут и честь спасена.
Напялив на себя всё это резиновое добро, Владимир, как космонавт, направился к дырам. Стекла противогаза почти сразу стали запотевать, но, справедливо рассудив, что там видеть всё это добро не обязательно, Голубинцев опустил ноги в дыру, руками держась, как за турникет, за края дыры. Владимир был волевым человеком, поэтому он недолго набирался смелости для нырка в этот биоматериал. Еще одна маленькая радость – амна была по пояс. Только сейчас до Голубинцева дошло: а ведь глубину он не замерил... могло быть и по шею, и выше...
Второе советское резиновое изделие было с браком, а может, просто не было рассчитано на такую газовую атаку. Запах стал проходить сквозь фильтры противогаза, благоухание накрывало. Голубинцев стал ускорять свои поиски, плескаясь в этой луже, прощупывая дно руками. Стекла запотели до невозможного, плюс еще жара в костюме становилось невыносимой, по спине ручьями катился пот.
Видимость уже была практически нулевая, глаза щипало от пота, и в какой-то момент Голубинцев понял, что может потерять сознание, а значит, надо было выбираться. И – о, чудо! Сквозь эту жижу Владимир нащупал пистолет, знакомое очертание угадывалось даже сквозь толстенные перчатки. Но и выносить эту вонь и жару Голубинцев уже не мог. Шатаясь, он побрел в этом болоте к дырам, прощупывая руками верх в поисках дыры, одновременно крепко держа пистолет – второй раз потерять не хотелось.