Страница 39 из 70
А коль так, брал ведьму страх. Вдруг придёт к Акулине Данила спросить чего, а вдруг глупая вдова позволит парню увидеть русалку, али сам случайно заметит через окно али дверь открытую? Нужно извести Дарью ту, чтоб не осталось от неё и следа, тогда и колдовство Лукерьино подействует. Как оно сейчас подействовать-то может, коли Данила ни о ком, кроме Дарьи своей и думать не хочет, будь она не ладна? Да вот убить русалку, пока она в доме Акулины, не удастся: не оставит вдова свою ненаглядную дочь наедине с ведьмой, а коль оставит и узнает, что ведьма русалку погубила, так в долгу не останется. Наплетёт с три короба в деревне, так и порешат и Лукерью, и кошек её, много кто на ведьму уже давно зуб точит, таким только повод дай. А когда русалка в реку вернётся к концу Русальной недели, так и вообще добраться до неё не выйдет, там она под защитой Водяного. Шибко русалки друг друга сторожат, оберегают, не дают в обиду друг дружку. Коль погубишь одну, так другие живо тебя сцапают и на дно уволокут.
Полезла Лукерья в свой тайник, достала чёрную книгу. Долго листала её ведьма, всё искала что-то. Рисунки рассматривала, а там страсти нарисованы: люди со звериными мордами и звери с человечьими глазами, все виды бесов, мелких да крупных, перечислены, зови, не хочу. И про русалок там было. Всё разглядывала дива-дивные, чуда страшные, никак найти не могла то, что могло бы помочь ей.
Зашуршала Лукерья по горшкам, склянками зазвенела, шептала что-то злобно себе под нос. А как стемнело, бросилась ведьма замешивать новую зелёную свечу, истолкла травы в ступке, отрезала длинную нить.
Как почуяли люди, что занята ведьма, так как на зло потянулись хороводом: баба пришла мужа загулявшего вернуть, девка шалая погадать попросила, молодуха дитё притащила волос живой вытащить. И всё отвлекают ведьму от главного, то совета спросят, да сказы сказывают.
Не дают важное совершить, еле успела она свечу зелёную доделать до ночи. Ну да ничего, главное, до конца седмицы успеть, придёт русалке конец, не сойти Лукерье с места!
Как только стемнело, выпроводила Лукерья незваных гостей. Взяла зелёную свечу, ссыпала в холщовый мешочек собачьи косточки, хвою еловую, труху гнилого кладбищенского креста, тину болотную… Долго что-то шептала над мешочком, перебирала пальцами мерзости, что в нём лежали, с книгой чёрной сверялась. Всё на месте, ничего искать-добывать не надо, как знала, подготовилась. А после положила свечу и мешочек в карман, да обернулась чёрной кошкой. Выскользнула за порог, прикрылась сама за чёрным хвостом дверь.
Пусто было на улице, некому было кошку в темноте разглядеть. Ночь была ясная, тёплая, тихая, только комары пели заунывно, летя к людским домам, на свет, на свежую кровь. Да и месяц стал красноватым, отдавал медью, рос и наливался силой с каждой ночью. Люд такого месяца побаивался, считал, что предвестник беды он, не зря кровью напился. Закрывали матери ставни, чтоб не попадали в избу красные лучи, не тревожили сон младенчиков: тянет красная луна из младших силы, болестям тропы прокладывает.
А ведьме всё одно, какого бы цвета месяц не был. Пошла кошкой сначала к дому Кондратьевых, заглянула в окошко, втянула носом воздух. Злило ведьму, что на поправку пошёл соседский мальчонка Никитка, не хватило крысиного яда, чтоб антонов огонь разгорелся. Полежал на печи, поболел, пирогов отъелся, ещё румяней стал пострелёнок да крикливей. Мать его к Матрёне бегала, носила Никитку, когда Федотьи дома не было. Прикладывала та ветошь, пропитанную отваром кореньев, шептала заговоры, кровь очищающие. Так вчера даже выходил малец из избы, возился в пыли с младшими, как ни в чём не бывало. А ведь должен был руки лишиться, а то и жизни. Ну да ничего, ничего, коль крысиной злобы не хватило, хватит Лукерьиной, дайте только срок. К тому же, обещала ведь Лукерья Самому, что младенца истребит, так вон Никитка, чем не младенец? По церковным законам так младенцем дитё до семи лет считается, Никитке и того меньше. Будет Самому младенец, и ученица будет! А у Лукерьи – полюбовник: красивый, статный, смелый. Ради Лукерьи не то, что к Водяному пойдёт, к Самому отправится, даже бровью не поведёт.
Тихо было в избе Кондратьевых, не плакал Никитка, мирно спал. Снова пробраться к нему крысой, снова укусить? Нет, много есть других способов, как дитя извести, нужно будет, так Лукерья все испробует!
Сегодня её целью был не Никитка и даже не кондратьевские коровы. На другом конце деревни во вдовицином доме была та, что не давала разгореться Лукерьиному чародейству, не позволяла проложить дорожку к Даниле.
Лукерья побежала огородами, ныряла в заячьи и лисьи ходы, что были прокопаны под заборами, перелезала с вишни на сливу, с яблони на грушу. Стоило только собакам ведьму учуять, одни принимались выть, другие, поджав хвост, лезли в будку, чуяли нечисть. Видела ведьма и товарок своих, других сельских ведьм, антоновских и покровских: в виде лягушки, кошки, сороки, крысы они бежали по улицам или через чужие огороды, несли людям зло и скверну. Кто-то доил коров, кто-то пил кровь младенцев через тряпку, привязанную к дверной ручке, кто-то шёл делать порчу-подклад. Вольготно ведьмам в Русальную седмицу, никто не видит их, никто не поймает, не накажет. А наказать могут, слыхала о таком ведьма, коль у сельских злоба и жажда мести затмевали всё вокруг, не боялись они больше ведьму али колдуна, тогда уже ничем люд христианский не остановить, изничтожат да не посмотрят, что помогала болести лечить, страх детям из воска отливала.