Черный Барон

Сторожей в интернате работало трое: Михаил Юрьевич или, лучше сказать, Цербер, Антон Сергеевич или, как его еще называли, Бульдог, и Григорий Алексеевич, Такса. Сегодня Олегу и его «стае» откровенно повезло, так как Диме придется общаться с Цербером, а с ним, несмотря на его страшную кличку, всегда удавалось договориться.

Михаил Юрьевич, мужчина пятидесяти семи лет, относился к тем людям, чье доверие нужно долго заслуживать, но если такое удавалось, он становился добрым, как родной отец. С остальными же он вел себя строго, и если его доверие не оправдывалось, то проще было просочиться сквозь стену, нежели выйти через охраняемую им дверь.

Дима быстро смекнул, что, если Михаил Юрьевич выпускает на улицу на час, надо вернуться на десять минут раньше, и с тех пор с этим сторожем у него никогда не возникало проблем. Видя, что мальчишки возвращаются в интернат в назначенное время, будучи трезвыми и даже не воняя сигаретами, Цербер позволял им прогуливаться по городу при условии, что те не будут творить беспредел, а после спать на уроках.

А вот Антон Сергеевич оправдывал свою кличку, как никто другой. Он был довольно молод — ему от силы давали тридцатник, однако это не делало его ближе к своим подопечным. Обладая не только бульдожьим упрямством, но еще и таким же «симпатичным» лицом, он постоянно рычал на здешних подростков, демонстрируя неприкрытую ненависть. Ни о каких договорах с ним не могло быть и речи. К тому же Бульдог был страшным стукачом, поэтому фиксировал все нарушения в блокнот, а затем сообщал о них Прапорщику.

Что касается Григория Алексеевича, или Таксы, то этот мужчина носил такое прозвище не только потому, что был низеньким и длинноносым, а потому, что без денежной таксы к нему даже подходить не стоило. Если же у кого-то из подростков появлялась наличка, то этот тип мог продать им что угодно. Поговаривали, что Григорий Алексеевич даже поставлял старшим парням девиц легкого поведения, правда, эта информация являлась неточной. Олег все собирался это проверить и попробовать заказать девочку «на дом», однако сейчас он встречался с Миланой, поэтому его идея временно откладывалась.

Оглядевшись по сторонам, чтобы нигде не было посторонних, Дима приблизился к столу, за которым сидел Михаил Юрьевич, и вежливо поздоровался.

— Привет, привет, Димон. Ну как дела у тебя? — поинтересовался мужчина, отпив глоток крепкого кофе. — Как учеба?

— Да вроде нормально, Михаил Юрьевич. У меня тут дело к вам есть небольшое.

— Опять на волю хочешь? — усмехнулся Цербер, глядя на обнаглевшего подростка с долей снисхождения. — А на уроках, значит, спать будешь?

— Занятия у нас завтра с десяти начинаются. Марина Аркадьевна еще болеет, поэтому нам как бы к третьему уроку. Может, отпустите ноги размять? Обещаю, пить не будем.

— Еще бы вы мне пили… — Михаил Юрьевич вновь сделал глоток и чуть нахмурился. — Значит так, Дим: в последнее время ты и так слишком часто отпрашиваешься, а я, в свою очередь, все чаще рискую. Давай, может, в мое следующее дежурство погуляешь?

— В следующее может быть дождь. Это же Питер. Если один день ничего не льется за шиворот, этим нужно пользоваться. А в следующие ваши дежурства я к вам даже близко не подойду. Обещаю.

— Тебе в депутаты нужно идти. Те тоже вечно что-то обещают, — усмехнулся Цербер.

Несколько секунд он молчал, прикидывая, как правильнее поступить, но, глянув на кроткое лицо просящего, не выдержал и рассмеялся:

— А глаза-то какие невинные, Господи помилуй! Ни дать ни взять тринадцатый апостол. Как будто я не знаю вашу братию. Ладно, свистун, сколько тебе времени нужно на твои прогулки?

Дима довольно ухмыльнулся, однако вопрос сторожа заставил его слегка замешкаться. Он понятия не имел, сколько времени может понадобиться на то, чтобы провернуть их дельце.

— Что молчишь? — разумеется, Цербер немедленно насторожился, и его пронзительный взгляд снова устремился на собеседника.

— Да я даже не знаю, — честно ответил парень. — Погода классная, хочется хоть раз в жизни нормально погулять, а то вечно мокрые, как крысы.

— К десяти, говоришь, на занятия?

— Да. Может, до трех отпустите? — Дима решил брать по-максимуму, на что Цербер мигом среагировал.

— Офонарел, что ли, до трех? А на уроке, ничего не соображая, качаться будете, как камыши на озере? К часу чтобы уже лежали в койках!

— Ну до двух хотя бы разрешите, Михаил Юрьевич!

— Ты что, пацан, у меня кавказский акцент слышишь? Решил, что на базаре? Сказал, чтобы в час уже были в своих комнатах, или вообще никуда не пойдете.

— Ладно.

— Что – ладно? Ты понял меня?

— Заметано, будем к часу, — Дима попытался скрыть досаду в голосе и выдавил из себя кислую улыбку. — Спасибо.

«Еще бы понять, успеем мы вообще сделать что-то за это время? Твою мать, что за день сегодня…» — подумал он, бросив взгляд на настенные часы. Было около одиннадцати, но еще больше, чем сроки, парня беспокоило время запланированного ограбления. Где гарантия, что на улицах будет достаточно пусто? Хорошо, хоть завтра рабочий день.

— Ладно, зови там своих партизан. Как будто я не знаю, что они за колоннами стоят, — уже добродушнее сказал Михаил Юрьевич. — И чтобы вели себя нормально. Не дай Бог вас в ментовку загребут! Молитесь тогда, чтобы вас сразу в тюрягу отправили, иначе я собственноручно вам головы пооткручиваю.

Прочитав очередную нотацию, Михаил Юрьевич поднялся с места и, звякнув ключами, первым направился к входной двери, чтобы открыть ее. Смерив пятерых парней устрашающим взглядом, Цербер характерно постучал указательным пальцем по циферблату часов на своем запястье, а затем, распахнув двери, кивнул: