Страница 67 из 299
Но вот раздались глухие звуки труб, означавшие начало резни. Под барабанный бой, резкие трели рожков, визг и свист толпы появлялись те, кто вступит в бой не на жизнь, а на смерть. Блистая доспехами, вышли гладиаторы имперской школы и самых знатных людей Рима. Тут же со скрежетом поднялись ворота и на арену выгнали тех, кому оказывалась честь умереть на глазах многотысячной толпы. Крик и шум прошелся по скамьям арены.
– Ну, Понтий. Ты же ожидал начала конца? – с иронией проговорил Марк. – Так вот оно.
Под музыкальное сопровождение на арену выходили все новые и новые гладиаторы с самым различным вооружением, что позволяло держать публику в постоянном напряжении. А с противоположной стороны появлялись все новые и новые смертники, без оружия и без права выбора. Бойцы, закаленные в битвах, хорошо вооруженные и закованные в броню, кинулись на беззащитных невольников. И вновь толпа поднялась с аплодисментами, и вновь среди них были Луций и Понтий. И вновь Ромул сидел, словно тень, бледный от увиденного. И снова Марк лишь обвел их всех взглядом.
В темном коридоре стоял повергнутый в ужас германец со своими соплеменниками. Вместе с ними готовились к выходу остальные гладиаторы, в задачу которых теперь входило сражаться с теми, кто остался на арене. Среди них был и Ратибор. Невольники со страхом наблюдали за тем, как песок Колизея впитывает в себя кровь первой партии смертников. Вскоре на арене появился служитель, одетый, как бог смерти Харон. Он держал в руках кувалду, которой добил раненых. Убитых вывезли с арены на телегах, доверху груженных телами. И вот тяжелая плеть надсмотрщика легла на широкую спину Ратибора. Он хотел было повернуться и ответить, но поток невольников вынес его на яркий свет арены, на которой белоснежный песок, сияя, отражал солнце и слепил глаза, привыкшее к полумраку подвала. Рабы очутились в окружении разъяренных бойцов, тела и доспехи которых были залиты кровью. Толпа неистово кричала, проклиная тех, кто только что появился на песке смерти. Ратибор осмотрел поле боя. Они стояли двадцать против сорока. Он понимал, что рабы обречены, обречены с того самого момента, как попали сюда. Никто из них не будет сражаться в команде: каждый боится за свою шкуру. Русич медленно отступил назад, сжимая свой меч все крепче и крепче. И вдруг сверкнула молния, а вслед за ней раздался гром, хотя еще несколько минут назад на небе не было ни облачка. Полил проливной дождь. Все замерли. Настала тишина, и лишь только шум дождя скрашивал ее каплями, бьющимися о мгновенно образовавшиеся лужи. Только один человек в Колизее сидел, не шелохнувшись. Он невозмутимо смотрел на дождь, который хлестал его по лицу, стекая обильными ручьями вниз, дальше по телу. Вскоре дождь кончился. И снова выглянуло солнце, и на трибунах стало припекать. Вернулась ужасная духота, и тут прозвучал горн и гладиаторы кинулись в бой. Ратибор стоял в стороне, наблюдая, как идет схватка, но долго незамеченным он не остался. Приметивший его ретиарий кинулся на него, размахивая над собой сетью. Ратибор стоял неподвижно и глубоко дышал. Казалось, он не видит приближающейся опасности, но это было обманчивое впечатление. Мимо него просвистела сеть. Ловко уклонившись от нее и отбив летящий следом трезубец, русич в несколько движений оказался за спиной ретиария и одним ударом снес ему голову с плеч. От неожиданности толпа охнула, а Ратибор медленно обтер окровавленный меч о свою ногу и снова стал ожидать нападения на том же самом месте.