Страница 233 из 299
– Рад? Я буду рад, когда приколочу к кресту этого ублюдка! Поняла?!
– Я не знала, извини, – испуганно и неловко оправдалась Мария.
– И ты меня прости, – Луций глубоко вздохнул. – Просто он… Впрочем, неважно, – генерал отодвинул от себя блюдо и быстро допил вино. – Да, галлы подняли бунт под предводительством Флорома и Сакровирома. Рейнский легион Клементия разобьет их.
– Тогда зачем Тиберий посылает туда тебя? Ты ведь и так постоянно в разъездах.
– Галлам на помощь выдвинулись повстанцы Бартуса. Мне нужно остановить их. Если они объединятся, подавить такое волнение будет намного сложнее. Извини, но мне пора идти: Цезарь ждет.
– Ты спешишь не к Цезарю. Ты спешишь к Марку, Луций.
– Он твой дядя. Что плохого в том, что мы с ним общаемся? Или ты забыла, кто нас познакомил?
– Я все прекрасно помню.
– Вот и отлично! – генерал вытер губы и швырнул салфетку на стол.
– Ты еще придешь, Луций? – спросила она ему вдогонку.
Он ушел, так ничего и не ответив. Мария закрыла лицо руками, несколько раз всхлипнула, но быстро совладала с чувствами и позвала рабов.
– Я помню все, Луций, помню даже больше, чем ты. Что он с тобой делает? Что он делает со мной? С нами?
Она отдала распоряжения слугам, а сама удалилась на террасу, где были разбиты огромные клумбы со всевозможными цветами. Это было ее любимое место для уединения – уединения слишком частого и слишком болезненного. Она рассматривала, как легко порхали над розами разноцветные бабочки, слушала, как монотонно жужжали пчелы и шмели, как где-то стрекотал застенчивый кузнечик. Идиллию нарушил большой ворон, который уселся метрах в десяти от нее на мраморную статую божественного Августа. Ворон крутил головой из стороны в сторону, и его глаза поблескивали, отражая дневной свет. Мария и птица некоторое время смотрели друг на друга, после чего ворон одобрительно каркнул, тяжело взмахнул крыльями, сделал круг и исчез. Ворон – птица смерти, переносящая души людей на своей спине в загробное царство. Так считалось в ее стране. Как давно это было. Она уже почти забыла, как выглядели ее родители, как она попала в рабство и стала танцовщицей, а затем и гетерой. Мария оборвала свои мысли: вспоминать этого ей не хотелось. Теперь она племянница Марка, самого могущественного человека в самой могущественной империи. По крайней мере, так думает ее Луций. Так он должен думать и впредь. В ее памяти снова возник тот страшный человек, Александр, чьи слова она не забудет никогда:
– Ты никто, усвой это и помни всегда. Скажешь ему хоть слово, похороним вас вместе. Не задавай вопросов, не ищи ответов – просто наслаждайся тем, что тебе предоставил хозяин, – его голос был спокойным и вкрадчивым.
Александр – человек не со своим лицом, так почему-то ей показалось. Больше она его никогда не видела, но его присутствие, а уж тем более присутствие «дяди» она чувствовала всегда, словно они были и не людьми вовсе, а призраками.
– Призраки, – тихонько прошептала она сама себе и ушла с террасы, чтобы развеяться на свежем воздухе.
В Риме гонки на колесницах устраивались главным образом на гигантском ипподроме Циркус Максимус, который вмещал более ста пятидесяти тысяч зрителей. Он располагался в долине между холмами Палатин и Авентин. Топот копыт, ставки, азарт – напряжение от разворачивавшегося на нем действа достигало такой концентрации, что, казалось, от него плавились камни трибун. Уделом возничих на скачках, как и гладиаторов на арене, была смерть. Люди жаждали крови, которая подпитывала их азарт, а без азарта не было денег. Четыре колесницы мчали по кругу. Зрители орали, сидя по четырем секторам, окрашенным в цвет колесниц: красный, зеленый, синий и белый. Ставки были сделаны еще перед заездом, и теперь им оставалось только в нетерпении ждать финиша и болеть за «своего» возничего. Понтий напряженно привстал со своего места, когда синяя колесница вырвалась вперед.
– Давай! Давай! Давай! Ну же! Ай, молодца! – брызгал он слюной в предвкушении выигрыша.
Складывалось впечатление, что синий сектор вот-вот взорвется от оглушительного и неистового крика. Остальные тоже орали – правда, не от радости, а от негодования. Болеть за что-то – значит орать, и неважно, побеждаешь ты или проигрываешь.
– Ах, красавец! Ну, каков красавец! Ну же, гони! Гони! – Понтий повернулся к сидящему рядом толстяку, хлопнул его по плечу и от радости поцеловал в лысую макушку. – Вот это мастер! Сейчас он всех сделает! Ха-ха-ха! Понтий – красавец! Ах, какой я молодчина! Да, Асмодей?! Умойтесь, неудачники! Синие впереди всех!
Толстяк развалился на своем месте и, облизывая пухлые губы, спокойно и безмятежно наблюдал за тем, как все вокруг него визжали и подпрыгивали от радости. Второй подбородок мирно разместился складками у него на груди, закрывая шею, словно борода у варвара. Пухлые пальцы переплелись между собой и спали на пузе, поблескивая драгоценными камнями.
– Глупо так рано радоваться, Понтий. До конца гонки еще один круг.