Страница 17 из 165
- Я? – Дориан попытался высказать удивление и своим тоном, и мимикой, но, увы, вышло это весьма неуклюже.
- Только представь себе! Невероятно! – Джонатан вдруг оживился. – Кровь, кости, вся эта грязь... Но, где же смысл в этом убийстве? Чего ради совершать подобное?
- Смысл есть. – почти прошептал Дориан, но голос его звучал уверенно и смело. Осторожность покинула его, и он едва не решился после всего признаться в содеянном.
- И в чем он? – глаза Джонатана засияли.
- Поддерживать в себе силы. - прошептал Дориан.
Глаза Джонатана расширились.
- Поддерживать силы? – прошептал он. – Ты говоришь поддерживать силы? – он приподнялся с кресла. Было видно, как носились тяжелые мысли в его голове, мысли перепутанные, неясные. – Признай, ты убил ее!
- Одна улика еще не доказательство преступления. – Дориан исподлобья глядел на Джонатана, и в его глазах рождалась неземная злоба.
- Я промолчу. Улика скрыта. – Джонатан вдруг выпрямился и растрепал взмокшие от волнения волосы. – Ты останешься на свободе. Но я вернусь завтра, и ты расскажешь мне, где и с кем ты провел прошлую ночь. - он направился к двери, но остановился на пороге.
- Дориан, этой улики могло быть более, чем достаточно. Но я верю тебе, и прошу взамен только правды, какой бы она ни была. - Дориан коротко кивнул и долгим взглядом проводил друга, вновь оставаясь в одиночестве, медленно топившем его сознание.
8.
17-18 октября 1849
Дориан остался наедине с собой. Он погрузился в молчаливый омут воспоминаний, холодную пустоту сознания, где в безостановочном биении тишины находил свое единственно возможное спокойствие. Странно было подумать, что этот человек только что попрощался с другом, справедливо подозревающим его в убийстве. В мыслях художника не было и капли страха или беспокойства, которым должно было бы быть там. Предавая забвению ужас, стягивающий его вены назад тому несколько мгновений, он погрузился в мысли светлые, где не было места смерти.
Он думал он о том, как необыкновенна луна в летние ночи после жаркого пыльного дня, когда становится она подобной зимнему вечернему солнцу: круглой, однотонно алой, бросающей ледяные оранжевые тени; он вспоминал пласты света, сочившегося сквозь деревья и голубизну источающего жар неба;
Он помнил красное небо ночей со снегопадом и ледяной колючий зимний воздух; нежность первых весенних оттепелей ясно стояла перед его глазами и заполняла сознание светом, а в мозгу раздавалось приятное до боли и знакомое журчание рек. Он видел коричневые скалы осушенного залива перед сморщившимся от тяжести прожитых лет холмом, на котором каменной неприступной громадой осел замок некогда величественный и грозный, а сейчас – охлаждающий кровь тревогой. Он был там однажды, у этого замка, и он не знал даже, что это, и кто в нем жил, и скольких людей погубили там, скольких сбросили вниз в мелкую северную воду и оставили гнить на заточенных вечно беспокойными волнами камнях. И он глядел тогда на этот опустошенный изломленный берег, на черную воду и скользкие камни, на красное дно, и в воображении его рисовались картины страшные и необъяснимые, картины, которых коснулась выдохом своим мечта вечной узницы иных миров – смерти. Зачем он был там, у подножия каменистого холма? Он не знал об этом и сейчас, и в те хмурые дни осени, когда его за руку привела туда мать.
Дориан не думал о смерти. Казалось, он вовсе не был там и не держал за холодную руку Марианну. Казалось, это кто-то другой был на месте убийцы, а он сам оказался лишь наблюдателем, случайно коснувшимся крови. Но в голове его все шептал и бился глухой голос, и утверждал, что кровь на руках теперь не остынет, и ничто не сумеет смыть ее запах с ладоней. Но шепот этот больше не пугал Дориана. Что-то с треском разломилось в нем, что-то хрустнуло и опустилось на дно его сознания. Что - Дориан не знал. Он только чувствовал, как новая идея восстает в нем, поднимается с самых глубин его мыслей – вверх по венам, - и заключает в свои сети все его существо. Это было нечто неясное, скрытое в далекой глубине веков, отряхнувшееся от пепла, подобно восставшему из огня Фениксу, чьи огненные черты еще неясны за клубами черного дыма.
Осенний день был прозрачен и свеж. Из-за туч показалось солнце – после суровых дней тоскливой агонии оно стало наградой живущим за страшную лихорадку минувших ночей. Солнце проникало светом в частицы свежего воздуха, дышащего выдохшимся, давным-давно ушедшим в небытие, дождем. Сухая земля нежилась в долгожданных лучах, пришедших с востока. Небо было удивительно глубоким, однотонно синим, без единого белого размыва облаков. Таким оно может быть только осенью, как только осенью так может быть ясна погода и переменчивы ветра.
Дориан выглянул в окно: тротуар пустовал, и легкий ветерок колыхал занавески приоткрытого окна Джины. Художник стал пристально всматриваться внутрь, пытаясь обнаружить ее в глубине комнаты, но безуспешно. Вероятно, она пропадала вдали от городских стен, где душа ее могла ощутить свободу большую, чем давала ей эта древняя шотландская крепость. Дориан закрыл глаза, и на мгновение ему показалось, что все произошедшее с ним вчерашней ночью было не более чем кошмарным сном. В опровержение этой мысли, он вытащил из кармана запонку с черным камнем, во впадинах которой сохранились еще следы крови.