Страница 53 из 110
Стойкий запах жареного лука приятно щекотал ноздри посетителям. Пышнотелая румяная посудомойка с розовой вспотевшей шеей и глубоким вырезом нательной рубахи, в который то и дело вываливалась грудь, гремела в кухне оловянными тарелками. Привыкшая видеть в харчевне разное отребье, она искоса с интересом наблюдала за благородного вида задумчивым сеньером, сидевшим к ней лицом. Руки и глаза ее были заняты, поэтому обнаженную грудь она просто не спешила поправлять.
– Я помню даже тот день, когда твой брат Северин отправлялся в Англию, – сказал Эмильен-левша. – Это было в субботу, то ли двенадцатого, то ли тринадцатого октября.
– А почему ты запомнил этот день? – с интересом спросил де Брие.
– Во-первых, я был удивлен, что это твой брат, а не ты, – сказал старик. – Мы-то с тобой знакомы давно, а Северина мне не доводилось видеть никогда раньше. Вы очень похожи, правда…
– А во-вторых?
– А во-вторых, у него был довольно большой багаж. Я еще подумал: зачем это он тащит в Англию столько одежды и всякого другого барахла, которое по дешевке можно купить там?
– Какого барахла, старик? – оживился де Брие.
– Разного. У него было несколько ящиков.
– Ты можешь описать их?
– Конечно же, нет. Ящики как ящики, просто показалось, что их много.
– Не исключено, что один из этих ящиков… – пробормотал Венсан де Брие. – Жак де Моле когда-то говорил мне, что опасается за судьбу реликвии, что Ренн-ле-Шато перестает быть надежным местом для тайника. Не исключено, что папа Климент в скором времени лично пожалует на холм Безю, и его проведут по тому лабиринту, по которому несколько дней назад прошли мы с Эстель.
– Папа не пожалует на холм Безю, – со спокойной уверенностью сказал Эмильен-левша.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что, пока ты переодевался после прогулки, ко мне заглянул один знакомый и принес весточку из Парижа. Я просто не хотел с этого начинать нашу беседу.
– Какую весточку? О чем ты?
– Позавчера папа скончался, – сообщил Эмильен-левша. – Говорят, что в страшных муках. И еще говорят, что сбылось какое-то пророчество Великого магистра.
После этих слов все трое, сидевшие за столом, перекрестились.
– Господи, упокой его душу! – искренне произнесла Эстель.
– Все-таки умер! – воскликнул Венсан де Брие. – Стало на одного конкурента меньше.
– О чем вы говорите, сеньор! – Девушка с недоумением посмотрела на своего покровителя. – Разве его высокопреосвященство кому-нибудь являлся конкурентом?
– Еще каким, девочка! – ответил ей старик.
– Но я ничего не понимаю. Вы все время говорите загадками. То какие-то ящики, то папа конкурент. Ваша милость, сеньор де Брие, если уж вы повсюду возите меня с собой, то позвольте и мне знать, куда мы едем, и понимать, зачем. Неужели до сих пор вы не убедились в моей преданности?
– Не обижайся на него, девочка, – сказал старик. – Он даже мне, своему давнему приятелю, далеко не все рассказывает.
– Я давно убедился в твоей преданности, Эстель, – тихо произнес де Брие и с теплотой посмотрел на девушку. – Поэтому скажу и то – куда мы едем, и то – зачем.
– Я клянусь никогда и никому ни под какими пытками не выдавать вашей тайны! – торжественно заявила Эстель. – Говорите же, сеньор!
Но не успел де Брие открыть рот, как в харчевню вошли двое мужчин в серых плащах с накинутыми на головы капюшонами. В тусклом свете нескольких свечей нелегко было рассмотреть их лица. Скорее всего, это были какие-нибудь путешественники или бродяги, прибывшие в Ла-Рошель в поисках места на случайном судне. Не обращая внимания на сидящих в зале, прибывшие направились к кухонной перегородке и кликнули повара.
И в ту же минуту Венсан де Брие поднялся и решительно направился к вошедшим. Резко стащив капюшон с головы одного из них, рыцарь заставил его обернуться.
– Мессир! Вы здесь! – воскликнул тот.
Это был Тибо.
2
Конец января выдался на редкость холодным. Солнце пряталось в пелене седых облаков, даже не пытаясь подсмотреть за буйством зимы. Снега в городе давно не было, асфальт звенел и будто ёжился от непривычных минус десять. И всё время дул ветер – несильный, но удивительно настойчивый. Обнаженные тополя, выстроившись вдоль улиц, невесело уклонялись от его редких порывов, размахивали голыми ветками, наполняя ледяной воздух звуками, похожими на стук кастаньет. Но прохожих было мало – холод загонял людей в транспорт, в магазины, в дома, и слушать непривычную деревянную музыку было некому. Впрочем, оставались еще фонарные столбы, понуро склонявшие длинные тонкие шеи над дорогой. По вечерам их головы оживали и нервно вспыхивали, отбрасывая на тротуары болезненный свет, а утром, как только холодные губы рассвета касались их затылков, фонари гасли и переставали жить.
Утром першило горло – сразу с двух сторон, будто накануне Инна хватанула чашку холодного молока. Но такой привычки не было, однажды в детстве случилось – на всю жизнь запомнила. Оставалось грешить на то, что просто продуло в трамвае или кто-то кашлянул в ее сторону. Всегда ведь находится один, который чихает или кашляет… В любом случае, причину было искать нелепо, только время тратить вместо того, чтобы немедленно устранять следствие. А как, если с каждой минутой становилось все хуже?