Страница 2 из 110
Им, простым людям, трудолюбивым и малограмотным, было невдомек, что несколько лет назад, когда по приказу короля Филиппа начались массовые аресты тамплиеров, почтенный архиепископ Нарбоннский, бывший хранителем королевской печати, отказался участвовать в этом позорном фарсе. Тогда король назначил хранителем печати своего самого продажного и лживого клеврета – Гийома де Ногарэ, готового на любые мерзости и преступления для того, чтобы заслужить благосклонность монарха. Ему под стать были помощники – личный духовник короля Гийом Эмбер, ставший великим инквизитором Франции, и брат королевского первого министра Ангерран де Мариньи, получивший титул епископа Санского.
Назначение руководителями процесса над тамплиерами этих отъявленных мерзавцев оправдало ожидания Филиппа. Низость и предательство стали фундаментом обвинений. Главными свидетелями тогда выступили несколько бывших храмовников, исключенных из Ордена за совершенные преступления. Среди них особой подлостью выделялся Эскен де Флойран – бывший приор Монфоконский, приговоренный в свое время Великим магистром за убийство одного из рыцарей к пожизненному заключению. Теперь, желая отомстить, он охотно подтверждал немыслимые обвинения инквизиторов и, стараясь угодить королевскому канцлеру, сам выдумывал еще более страшные грехи, приписывая их своим бывшим соратникам.
Впрочем, через три года после ареста рыцарей Храма, папа Климент добился того, чтобы следствие вели не инквизиторы короля, а представители церкви, преданные интересам христианства. Теперь Великий магистр и его сподвижники ожидали проявления доброй воли со стороны папы, которому иногда удавалось отстоять свои взгляды по некоторым из еще нерешенных вопросов в отношениях между церковью и королем. Папа в последнее время выказывал все меньше склонности возвращаться к затянувшемуся и дурно пахнущему судебному процессу, но заключенные об этом могли только догадываться.
Познакомившись с материалами дела, составленными прежними следователями, Климент признал обвинения лживыми или, по крайней мере, преувеличенными. Однако испытывая сильное давление со стороны Филиппа, которому он был обязан своим избранием, папа все время пребывал в нерешительности, к тому же совершенно теряясь перед этим государем, достаточно дерзким и циничным. Папа был способен лишь на слабые попытки сопротивления, вроде мелких бунтов и коротких возражений, не получавших дальнейшего развития. Он бесконечно вилял, трясясь за свой трон и предпочитая праздные разговоры с кардиналами решительным действиям. Он не мог определиться, к какой стороне ему лучше примкнуть, поскольку магистр Ордена Храма в свою очередь тоже доставлял ему беспокойство. Видя, как волны клеветы накатывают, словно по волшебству, на его Орден, Жак де Моле требовал у папы учинить настоящее, справедливое расследование.
Без проволочек и крючкотворства все же не обошлось, процесс в общей сложности длился долгих семь лет, и все эти годы высших руководителей Ордена держали в самых страшных подземельях – сначала в Шиноне, потом в королевском замке в Жизоре, ставшем для тамплиеров тюрьмой – и там, и тут подвергая пыткам и всяческим унижениям, поддерживая жизнь в изувеченных телах лишь хлебом и водой.
"Едут! Едут!" – пробежало по толпе. – "Везут!"
И действительно, по рю Арколь к паперти Собора Нотр-Дам медленно двигалась длинная процессия: четыре закрытых повозки с судьями и членами папской комиссии, за ними в богато украшенной повозке представители короля Гийом де Ногаре и Ангерран де Мариньи, затем в окружении солдат еще две повозки – открытых для всеобщего обозрения. На каждой из них, стоя на коленях, находилось по двое заключенных – сгорбленных и жалких.
Впереди торжественной процессии, раздвигая плотный строй зевак, шли королевские стражники и угрожающе размахивали булавами. Народ, сгрудившийся перед Собором, с криками шарахался в стороны, пропуская обоз. Наконец, достигнув паперти, процессия остановилась.
Из передних повозок в своих фиолетовых и черных сутанах с дзимаррами и фашьями, с малиновыми биреттами на головах выбрались несколько епископов и прелатов – самодовольных и важных. Неторопливо и вальяжно поднялись они на помост, встали, образуя полукруг и с настороженностью оглядывая толпу. Во главе этой группы находился Арно д'Ош, епископ Альбанский, назначенный папой старшим для проведения следствия. Рядом с ним встали Гильом де Бофе – епископ Парижа, архиепископ Нарбоннский, епископы Байё, Менда и Лиможа, мэтр Матвей Неаполитанский – апостолический нотарий и архидьякон Руана, архидьяконы Тренто и Магеллона, а также настоятель церкви в Экс-ан-Прованс. Тут же встали и Ногарэ с Мариньи.
Вслед за судьями, звеня цепями на руках и ногах, на помост поднялись и обвиняемые тамплиеры – Великий магистр Ордена Жак де Моле, командор Нормандии Жоффруа де Шарне, командор Аквитании и Пуату Жоффруа де Гонневиль и, наконец, Гуго де Перо, досмотрщик Франции. Все четверо были уже не молоды, а годы, проведенные в тюрьме, унижения и пытки, которым эти люди подвергались, сделали их даже похожими друг на друга. На каждом была изорванная одежда, у всех были длинные и нечесанные седые волосы на голове и в бороде.
Помогая им взойти на помост, солдаты, совершенно не стыдясь, проявляли грубость и пренебрежение, на которое бывшие рыцари уже мало обращали внимания. Их поставили лицом к толпе народа, в шаге друг от друга, чтобы каждого можно было хорошо рассмотреть. Все четверо производили удручающее впечатление. От их былого величия не осталось и следа.
– Еретики! – раздались крики из толпы. – Кровопийцы! Так вам и надо! Поделом!
Через минуту для оглашения приговора вперед выступил епископ Альбанский, желчный человек, основной чертой которого давно стало недоверие к каждому ближнему. Сутана висела на его плечах, как на вешалке, плохо скрывая болезненную худобу епископа. Тень волнения пробежала по лицу священника. Дрожащими руками поправив на голове биретту, он развернул перед собой лист пергамента и, подождав, пока народ притихнет, торжественно произнес: