Страница 166 из 168
— Тимур, сюда иди, живо! — интонация заставила сердце сделать стремительный кульбит в груди и сжаться от нехороших предчувствий, которые все это время удавалось держать в узде.
За долю секунды оказался у ее двери, распахнул, и замер не в силах пошевелиться, от раскинувшейся перед ним картины.
Василиса лежала на кровати лицом вниз. Не добровольно. В таком положении ее удерживал Никита, сердито приговаривая:
— Чу, уймись!
Спина в крови, белая майка Никиты тоже вся в крови.
— Что замер?! — рявкнул на него Лазарев, — иди держи. У нее жар, в бреду мечется!
— Как держать?
— Да, как хочешь! Здоровенный, справишься. Не давай ей дергаться, ребра эти, будь они неладны, ходуном холят, почти не держаться! Живей, давай! Не тупи!
Тимур перехватил Васькины руки и, не долго думая, придавил своей массой ее ноги, на давая сдвинуться ни на сантиметр.
Лазарев торопливо вытер руки полотенцем и схватился за телефон:
— Сергей Геннадьевич! У нас тут какой-то пи**ец твориться! Корсет почти не держится, кровищи не меряно! У нее жар, в полубессознательном состоянии мечется. Я не знаю, что делать! — сбивчиво прокричал Ник в трубку, — да спокоен я, бл*, как седой старец! Мы ее тут держим, чтобы в бреду не свернула себе все ребра! Хорошо, ждем!
Раздраженно швырнул телефон на стол:
— Бригада выезжает, скоро будут, — отрешенно сообщил он, — посиди с ней, мне надо срочно покурить, а то самого уже трясет.
Тимур кивнул, после чего Никита отрывистым шагом вылетел из комнаты.
Против воли глаза опускались на ее спину. Лазарев стянул с нее балахон, и теперь взору открывалась ужасная картина. Бледная, худая до невозможности спина, окольцованная металлическими равнодушно поблескивающими ребрами. В местах, где они на живую крепились к телу - глубокие, кровоточащие раны.
С таким вообще выживают? На вид настолько ужасно, что поневоле задумываешься о самом страшном. А, что если не выкарабкается, что если что-то пошло не так? Внутри тугими кольцами сжимался неконтролируемый страх.
Бригада медиков во главе с Сергеем Геннадьевичем появилась через пятнадцать минут.
Лечащий врач подошел к Василисе, которую по-прежнему удерживал Тимур, склонился над истерзанной спиной и покачал головой.
— Плохо, — одно слово, и в комнате повисла гнетущая тишина, — вот и аукнулась ее малая подвижность. Лекарства отменили, и организм, не в силах справиться с нагрузкой, начал отторгать чужеродный предмет.
Медики внесли носилки на воздушной подушке, осторожно переложили Василису и повезли к выходу.
— И что теперь? — охрипшим от волнения голосом спросил Никита.
— Ничего. Снимаем корсет сегодня, больше вариантов нет. Срок она отходила весь, спина здорова, не должно быть лишних последствий.
— Я с ними, ты тут за главного остаешься, — уже направляясь к выходу, бросил через плечо Ник, — как появятся новости — позвоню.
Несколько минут, и он остался один в пустынном, холодном доме в нерешительности замерев посредине коридора, прислушиваясь к самому себе и к окутывающей, удушающей тишине
Странное ощущение, когда остаешься один, и не знаешь, что будет дальше. Когда переживаешь за человека, которого в принципе должен ненавидеть. Когда понимаешь, что кто-то стал дорог вопреки всем законам логики и здравого смысла.
Тимур вернулся в ее комнату, больше походившую на место боевых действий и, чтобы хоть чем-то себя занять начал наводить порядок, стараясь убрать все напоминания о том, что здесь происходило. Перепачканное белье, пропитанные кровью полотенца, все, что воскрешало в памяти образ худой, изнеможенной Чу.
Убрался, когда время на часах давно перевалило за полночь. Никита так и не позвонил, да он особо и не ждал звонка так быстро. Это ведь не зуб выдрать, или швы наложить, там все серьезно.
Сидеть и ждать, преданно глядя на телефон- не имело смысла, поэтому отправился спать, чувствуя себя выжатым, словно лимон.
Не раздеваясь, повалился на кровать и устало прикрыл глаза, тотчас поморщившись от картины, которая упрямо появлялась в воображений. В груди опять все сжалось так, что воздуха перестало хватать, и только одна мысль раз за разом прокручивалась в мозгу "Держись Чу".
Утро началось для него рано. В шесть уже вскочил, словно ужаленный, чувствуя, что немного потряхивает. То ли из-за тяжелой ночи, когда раз за разом срывался в одно и то же страшное сновидение, заполненное живыми багровыми реками, то ли из-за того, что не мог справиться с собственными нервами.
Сам не помня как, очутился на кухне. Есть совершенно не хотелось, поэтому просто сварил себе безумно крепкого кофе и устроился за столом, не отрывая мрачного задумчивого взгляда от темной дымящейся жидкости.