Страница 63 из 137
– Милорд, какие будут указания? – склонил голову Ворон.
– Мне бы хотелось увидеть страдания и раскаяние, – играя тростью, ответил Анатас.
– А может, в тошниловку зайдем? Бахнем по маленькой, и катись оно, а? Побухаем. На что они нам сдались, эти грешники? Передохнут ведь – все равно к нам попадут! – радостно воскликнул горбун.
– Хорошая идея, но не сейчас. Нужно сделать то, что я задумал. Иногда им нужно напоминать, что они смертны.
– Твою ж мать! Так всегда. Опять тусовка накрывается. Хочу телок, бухла, разврата и наркотиков. Ну позволь, позволь! – упав на колени и сделав жалостное лицо, взмолился Грешник.
– Я обещаю, будет тебе вечеринка! Для тебя – все, что угодно. Но сейчас я хочу посмотреть на их веру. Пора навестить наших грешников.
Духота и монотонное чтение молитвы погружали людей в транс. Суетливые служители шныряли в толпе, то ставили свечи, то тушили их. В углу сидели несколько человек, от которых все шарахались и кого старались обойти стороной. Эти люди сидели спокойно, но когда подходило время основной молитвы, они начинали то лаять, то смеяться, то браниться. Рядом стоящие родственники и друзья пытались удержать их, но те страшно хрипели и вырывались, проявляя недюжинную силу. Вдруг дверь в храм отворилась, внутрь ворвался густой туман и медленно растекся по полу. Сквозь него прошли фигуры Ворона и Анатаса. Остановившись, они окинули взором помещение. Анатас заинтересовался прилавком, на котором лежали свечи, иконы и многие другие предметы культа. Рядом висело объявление: «В мужской монастырь требуется прачка и уборщица».
– Простите, а что вы делаете? – вежливо спросил он у одной прихожанки.
– Как что? Сорокоуст о здравии заказать хочу.
– А зачем вы достали деньги?
– Как зачем? Сто рублей он стоит.
– Обряды теперь за деньги продаются? Может, еще и крестят за плату?
– Странный вы какой-то.
– Что вы к женщине пристали?! Что-то хотели, так подходите, спрашивайте, – повысила из-за прилавка голос старушка-продавщица, невзирая на то, что в храме шла служба.
Анатас пристально посмотрел на работницу и нагнулся к ней поближе.
– Простите, но что тут и почем? Я первый раз здесь и хотел бы понять, а то как-то неловко себя чувствую.
– Ну, если вы хотите сорокоуст о здравии или об упокоении, то вон там, – показала она пальцем в сторону выхода, – висит образец заполнения. Напишите на листочке, затем принесите мне и оплатите.
– И сколько? – поинтересовался Анатас.
– О здравии – сто рублей за человека, об усопших – двадцать.
– Двадцать с одной души?
– О здравии с одного, а за упокой – за всех.
– Значит, о здравии дороже? Правильно, о здоровье живых заботиться надо лучше, чем о благополучии мертвых, чего уж тут.
Анатас подошел к столику, где его внимание привлек листок формата А4, лежащий под стеклом. На нем было написано: «Рекомендуемое пожертвование», и дальше шел список.
Сорокоуст – 100 рублей (одно имя).
Помин – 300 рублей/год, 150 – полгода.
И так далее. Ознакомившись с перечнем услуг, Анатас улыбнулся и заполнил два бланка, затем вернулся к старушке и протянул ей листы.
– Одну о здравии, другую за упокой.
– Два одинаковых имени? – удивилась старушка.
– Да. Понимаете, человек, он сегодня жив, но сегодня же его может не стать. Что мелочиться? Сразу уж.
– Понимаю. Родственник на смертном одре лежит? Так вы к батюшке подойдите, пускай исповедует. Сейчас служба закончится, и вы с ним договоритесь.
– Что, и это за деньги?
– Да, вы там договоритесь потом.
– Простите великодушно, неужели и крещение платное? И если да, то сколько? А то я не нашел его в списке рекомендуемых пожертвований.
– Если все вместе, то 400 рублей, а если по одному, то 600. Ну и там камеру да плюс фотоаппарат еще оплатите.
– Спасибо, я понял вас, – проговорил Анатас, разглядывая ценники на иконах и библиях. – Дайте мне, пожалуйста, одну свечу.
– Пять рублей.
Анатас направился к распятию, осмотрел прибитое к кресту тело и поставил свечу, которая тут же вспыхнула и, качая маленьким огоньком, начала плавиться.
– Видишь, во что они превратили то, что ты им дал. Продают твои заветы, словно побрякушки в дешевой лавке. Они даже твоих ангелов, которым суждено следить за новоиспеченными христианами, продают. И после всего этого ты пытаешься меня остановить и спасти их? Зачем? Монахи, которые не могут постирать и вымыть за собой, священники, которые, жируя, ездят на дорогих машинах, попы, отпевающие усопших за монеты. Разве это ты хотел принести в их мир? Разве это ты им объяснял? Разве это они прочитали в твоих учениях? Не стоит останавливать меня. Я дам им то, что ты дать не сможешь. Я им дам страх, который они будут чувствовать всегда, чтобы думать прежде, чем что-то совершить. Я дам им свободу – свободу от тебя, они же так о ней мечтают. Разве ты не видишь этого?
Анатас развернулся и пошел к выходу, а по щеке распятого потекла слеза. Посланник, прошедший дальше, занял место рядом с бесноватыми.
– Чего ты к ним уселся?! – мгновенно раздался голос служительницы. – Не видишь, одержимые они! Отсядь в сторону! Да и вообще, постоять мог бы, никак в храм пришел! Как тебе не стыдно: такой бугай, а на лавочку уселся!