Тринадцатый (книга I)

– Значит, вы все-таки приемлете убийство себе подобных. То есть, по-вашему, если человек согрешил, то его можно уничтожить. А если он искренне раскается в грехах, знаете, что будет?

– Что? – тихо спросил Виктор.

– Его простят. И здравствуй, свобода, – Анатас развел руки в стороны.

– Да чушь это полная! Такого никто не потерпит, даже Бог! Он что, дурак что ли? Если бы он был на самом деле, то такого бы не допустил!

– И я так раньше думал. Но увы: факты есть факты. Я считаю, что людям раскаяние не нужно, а он почему-то считает обратное. Они же его любимые игрушки. Пороть людей нужно, а не пряник им давать. За что их прощать, если они творят такое?

– Это не люди, это твари!

– И я такого мнения. За любое деяние человек несет ответственность. Но не кажется ли вам лишение жизни слишком строгим наказанием?

– За такое так и надо, – закурил Семеныч.

– Это да, – неуверенно промямлил Четырин.

– Тогда вернемся к вопросу о безнаказанном убийстве и предположим, что убийца совершил преступление и все-таки ушел от ответа. Его жизнь идет обычным ходом. Семья, работа, друзья. Все вроде бы нормально. Он думает, что никто не догадывается. Да и сам он практически все давно забыл и оставил в прошлом. Но вдруг кто-то все помнит? Каждую мелочь, каждую деталь?

– Да какого дьявола?! На что ты намекаешь?! – не выдержал Семеныч.

– Просто я хочу теперь узнать, совершили бы вы преступление, если бы знали, что сделанное вами не пройдет незамеченным и рано или поздно вам придется отвечать?

– Нет, – сухо ответил Виктор и отвернулся от собеседника.

– Ты знаешь что? Не мели чушь, а то высажу! – выпалил шофер.

– Простите, я не хотел никого обидеть. Я лишь интересуюсь, вот и все. Просто веду беседу, чтобы скрасить наше время в пути. Если вам интересно, я мог бы немного рассказать о себе.

– Валяй! – прокашлялся Семеныч. – А то тебя не в ту степь понесло.

– Год за годом я посещаю города, деревни, села, новые места и остаюсь там на некоторое время. Вот, например, в 1935-м году я гостил в Москве. Интересные там люди были, да и образ жизни был совершенно другой, не то что сейчас. А теперь хочу посмотреть, как вы в провинции живете, да заодно и кое-какие дела завершить.

– Простите, в каком-каком году вы в Москве были?

– В 1935-м, – невозмутимо повторил попутчик и, повернувшись к окну, стал всматриваться в темноту.

– А-а-а, понятно, – Семеныч дернул напарника за рукав куртки и показал пальцем, чтобы тот подвинулся к нему поближе. Виктор послушно подчинился. – Больной какой-то. То про убийства, то про педофилов. Может, он казачек засланный? Ты мне смотри, хоть слово скажешь… – еле шевеля губами, угрожающе прошептал Семеныч на ухо напарнику. – Может, мы его на первом же посту ментам сдадим, а то мало ли что у него на уме? Может, он маньяк какой? Да и взгляд у него нездоровый. Глаза, словно угли, черные. Не нравится он мне. Ох, не нравится.

– А за каким хреном ты его посадил, а? У тебя же принципы! – Виктор мельком взглянул на попутчика.

Семеныч только пожал плечами, не зная, что ответить.

– Неужели я напоминаю маньяка? – поворачиваясь к своим собеседникам, улыбнулся Анатас. – Это неправда. Я знаю их всех поименно и лично, но ни один из них вовсе не похож на меня. Это я вам точно говорю. Взять хотя бы широко известного в вашей стране Андрея Чикатило. Следователи называли его бешеным зверем, красным потрошителем, маньяком из лесополосы, гражданином Х. Впрочем, эту мразь можно называть по-разному, но суть остается сутью. Признанное количество жертв этого человека – пятьдесят три. Но их было гораздо больше. Муж, отец двоих детей, член КПСС, школьный учитель и при этом самый жуткий российский маньяк-убийца, садист и каннибал. А на вид был хороший человек. Только за июль и август 1984 года Чикатило убил восемь женщин и детей. Он уродовал тела своих жертв: отрезал и откусывал языки, соски, половые органы, носы, пальцы, вскрывал брюшную полость, рвал зубами внутренние органы. Многие жертвы при этом были еще живы. Почти всем он выкалывал глаза.

– А глаза-то зачем? – сглотнул слюну Семеныч.

– Ну как зачем? Страх.

– Какой к черту страх?

– Обычный человеческий страх. Он просто боялся, что жертва сможет опознать его, если спасется.

– Хватит, а то меня сейчас стошнит, – вытер пот Виктор.

– Откуда ж ты их всех знаешь?! – грозно спросил водитель.

– Как бы получше выразиться? Я работаю с ними. Работа непыльная, увлекательная, и, поверьте мне, я ни секунды не сожалел о том, что делаю.

– И что это за работа такая?

– Я занимаюсь тем, что выношу приговор, тот или иной, по мере деяний. Вот и все. Люди несовершенны, поэтому мне приходится присматривать за ними.

– Так ты что, судья что ли?

– Ну, это вы мне потом сами скажете, судья я или нет. В вашем понятии судья – это человек в мантии, выносящий приговор в зависимости от размера взятки. А я приговариваю по справедливости. У меня нет ни прокурора, ни адвоката. Мой приговор нельзя обжаловать, мой судебный процесс не занимает много времени, и меня нельзя купить. Я и судья, и палач.

– Да Бог с тобой! – рассмеялся Семеныч.

– Простите меня, конечно, но Бог со мной быть никак не может, по той простой причине, что мы с ним очень разные и мнения у нас с ним расходятся, – голос Анатаса был настолько холодным, что у водителя КамАЗа желание смеяться резко пропало.