Пепел

Не понимаю тех мужчин, что любят убивать: разве можно ощутить ЭТО через меч? Ну да, он рассекает плоть, проникает туда, где быть не должен: холодная полоса металла в еще горячем живом теле. Но этот миг так недолог. То ли дело овладеть женщиной: сначала долго и упорно добиваться, затем подчинить, заставить раскрыться во всех смыслах, а потом пронзить. Проникнуть как можно глубже, почувствовать каждый изгиб. Делать это снова и снова, прижимая ее к себе, пробираясь к самому сердцу. А потом выплеснуться, непременно отметить ее: моя, покорена мной, заполнена мной. Тогда голод на время отпускает, и мир открывается мне в новом свете: как я мог не заметить этих звезд, этот упоительный запах влажной земли и перепревших листьев, хрустальный звон воды и бархатную черноту ночи? Сверкающие алмазы небрежно рассыпаны по черному полотну неба. Прохлада мягкими лапами касается моих пылающих щек и густым потоком смывает душный жар тела.

Да, как же хорошо. Иногда так хочется, чтобы в такие моменты рядом была еще одна девица. А лучше – две или три. И чтобы они об меня терлись и стонали при этом в ожидании, когда же я доберусь и до них. Да, пожалуй, троих мне бы хватило, чтобы по-настоящему насытиться. Но наши чертовы моральные устои такого не позволяют. По крайней мере, мне этого точно нельзя. Мне и ее-то трогать нельзя, но тут уж я просто не могу сдержаться. Сама мысль о воздержании пугает меня.

- Совсем не больно, - радостно поделилась девица своими ощущениями. – Как будто рыбка внутри плещется.

Рыбка? Плещется? Я чуть не поперхнулся. Я тут о прекрасном, а у нее, понимаете ли, рыбки плещутся! Ну я тебе сейчас покажу рыбку, корова ты лупоглазая.

Я покрепче сжал ее бедра и принялся двигаться резко и быстро. Ты думаешь, ты река? Нет, ты земля, а я – молния, бьющая в тебя. Я заставлю тебя извиваться в судорогах и кричать, забыв обо всем. О, этот ритм и резкие сокращения испуганного женского тела…

- А-а те-епе-ерь по-охо-оже-е на-а то-о ка-ак сме-ета-ану-у и-из сли-иво-ок де-ела-аю-ут, - проблеяла она: голос ее чуть прерывался от каждого толчка. Меня словно бревном по голове ударили. Ну и дура: это ж надо было сравнить меня с толкушкой для масла! Нет, не дура: овца. Тупая, да еще и блеет. Сейчас же все желание испоганит. Вот говорят, женщины любят ушами. Но ведь и мужчины не глухие! Думать же надо, прежде чем что-то говорить!

Чтобы заставить ее заткнуться, я пошарил пальцами, выискивая чувствительные места. Она заинтересованно замолчала, прислушиваясь к ощущениям. Но чувства наслаждения от процесса для меня становилось все меньше и меньше. Оно стремительно таяло вместе с желанием, и ласкать ее сейчас было противно. Я был разочарован. Три месяца ожидания, и что в результате? Жирное тело без мозгов. Она еще и расслабилась окончательно, и внутри стало слишком свободно. Нет, ну что за девицы пошли, а? Она же только вчера девственности лишилась, почему все так вяло-то? Где испуганные сокращения, вскрики и теснота почти нетронутого тела? Всыпать бы ей плетей за такое разочарование.

Я понял, что ничего хорошего из этого все равно не выйдет, и кончил так быстро, как только смог. Шлепнул ее по заднице, отодвигая, и брезгливо отер себя платком. Мое тело, вроде бы, освободилось от напряжения, но чувство неудовлетворения было страшное.

- Вы придете завтра, Ваше Высочество? – тут же спросила она, приняв вертикальное положение и повиснув у меня на шее. Что трахаешь ее, что обнимаешь, что просто разговариваешь – ей, похоже, одинаково. М-да. Как же я ее переоценивал. Надо будет в следующий раз быть чуток понастойчивее и хотя бы пощупать девушку, прежде чем добиваться близости. Если мне еще раз попадется такая жаба…

- Боюсь, у меня не так много свободного времени, - мягко сказал я, уже точно зная, что не вернусь сюда больше. – Ты ведь понимаешь: государственные дела…

- Да, конечно, - восхищенно пропела она, отлепляясь от меня. Мы принялись одеваться. Девица была довольна и что-то мурлыкала себе под нос, даже не понимая, как отвратительно все прошло. А я был раздражен и с трудом дождался того момента, когда можно было, не вызвав у нее подозрений, поскорее покинуть этот дом, где все еще отмечали свадьбу. Надеюсь, хотя бы муж в ней не разочаруется.

Знакомый кучер, дожидавшийся меня у калитки, молча кивнул, заметив выражение моего лица, и карета тронулась сразу же, стоило мне только оторвать вторую ногу от земли. Я плюхнулся на сиденье, сердясь на себя. А кто же еще, кроме меня, виноват в этой ситуации? Брат же говорил, что она того не стоит. Но я его не послушал. Ну да ладно. Жаловаться она не будет. Никто из них никогда не жалуется. Вот только что мне теперь делать с этим чувством глубокого неудовлетворения?

- Во дворец? – спросил кучер, как только мы выехали на соседнюю улицу.

- Нет, - ответил я, оглядевшись и узнав знакомый район. – К дому Седаря-колбасника.

Кучер кивнул. В этот дом он возил меня часто – куда чаще, чем того хотел бы его хозяин. Он тоже работал у нас во дворце: занимался поставками для королевской кухни. У него была жена и несколько детей – пятеро или шестеро, уже не помню. Точнее, дети были не его. И он об этом отлично знал, ибо был совершенно слаб в постели. Но, как удачно сложилось, в нашем обществе ценятся мужчины с большими семьями, и женитьба Седаря на одной из первых приглянувшихся мне девиц принесла ему не только красавицу-жену, но и наследников, а вслед за ними - уважение общества и более выгодные сделки. Я продолжал приходить к его жене, а он продолжал молчать, и это всех устраивало.