Страница 26 из 81
Я Димона прекрасно понимаю, ведь сам с час назад закладывал за воротник, пытаясь успокоиться и поймать нужное настроение.
– А что там? – спрашиваю у ударника. – На такой коньяк у тебя вряд ли бабки есть.
Боцман улыбается мне и подмигивает:
– Абсент. Полный пологен.
Он присасывается к бутылке, делает ряд больших глотков, передаёт бутылку мне, морщится, и выдыхает. «Крепкая гадость!» – говорит он.
Я делаю один большой глоток. Зелёная фея оказывается на вкус недурным напитком. «Градусов шестьдесят в нём точно имеется», – оцениваю я крепость абсента, и делаю ещё один большой глоток.
– Где ты достал его? – Богдан перенимает бутылку у меня.
– Знакомый подогнал, – отвечает довольный Боцман. – На прошлой неделе вернулся из Чехии и привез три литра всякой бодяги. Я абсент сразу же схватил, стоило его мне увидеть. Семнадцать бачей отдал.
Последним пьёт Крис, – его серьезный настрой исчез после четвертого круга. Американец распробовал и начал ловить удовольствие от обычного употребления.
Бутылку мы приговорили за минут двадцать. Огорченно поболтав её в руке, Крис понюхал горлышке и запустил тару в ночь. Мы даже звука падения не услышали.
– Идём, – немного развязным тоном проговорил Крис и двинулся к чёрному входу. Мы за ним.
Клуб был красивым и вмещал большое количество людей. Внутри него находилось самое необходимое для комфортного времяпрепровождения и хорошего отдыха. Диванные группы в зале, мультимедийные штуки-дрюки, отличный бар, две танцевальные зоны, комбинированная сцена. Другими словами, интерьер поражал совмещением широкого поля функциональности.
Без двадцати одиннадцать вечера. Вокруг сцены собрались люди, слушают ведущего. Они внемлют его словам и ждут начала шоу-программы.
Наш выход.
Внимание людей приковано к нам. Они пристально следят за нашим приближением к сцене и ждут, ждут. «Что наши музыканты могут предложить нового?.. Ничего. Всё копируется с запада и востока», – кто-то высказывал свои мысли собеседнику. Звучит не то, чтобы обидно, но по морде настучать хочется. Если ты такой, сука, талантливый, возьми и сам сочини музыку и стихи. Я с радостью посмотрю на тебя. Вся беда в том, что редко кому из талантливой молодёжи удаётся прорваться вверх, потому что не дают: не известен, мало кто слышал, финансовые риски с продвижением, не попал в «волну». И последняя характеристика как раз-таки является основной: отклонился от курса, попытался привнести что-то своё, и, пожалуйста, тебя не взяли на борт, мотивируя тем, что ты ещё не дорос, мал. «Подрасти еще немного, наберись опыта, – говорят они, – тогда и возьмём тебя». Что за грёбанное отношение?!! Если не пускать свежую кровь, то любое течение рано или поздно захиреет. Этой истине столько же, сколько себя помнит человечество.
Я распаляюсь всё больше и больше. Как меня злит такое пренебрежение. Умники!
Подхожу к микрофону.
Я в бешенстве. Меня распирает всего от злости.
Успокойся, прошу тебя. Я смотрю на зрителей, те на меня. Ты пришёл подарить людям часть своего сердца и души, неужели тебе хочется, чтобы они переняли от тебя что-то злое, нехорошее, рассуждаю сам с собой, продолжая глядеть в зал. Нет, не хочется. Делаю глубокий вдох. Выдыхаю. Спокойно. Надо что-нибудь сказать зрителям. Спокойно. Успокойся. Вдох. Выдох.
– Добрый вечер, дамы и господа. Наш коллектив называется «Хаттагай».
Люди, наконец, ожили, перестали быть застывшими манекенами, приготовились нас слушать; недалеко от сцены за столиками сидело жюри.
Я обернулся к Боцману и коротко кивнул ему. Барабанщик сразу же начал играть. Вступление было вкрадчивым, загадочным, проникая в сознание слушателей, оно вызывало перед их глазами красочные образы, будило фантазию.
Я делаю перебор струн последним. Мелодичный звук взлетает к потолку и распространяется по залу, оплетая людей невидимыми нитями, объединяя их в единое целое, создаёт подобие коллективного разума, который видит и слышит одинаково и, соответственно, выводит одну яркую картинку.
Начинаю петь. Слова вплетаются в музыку, разносятся по помещению. Я чувствую, как меня переполняет пробудившаяся энергия, она требует выхода, рвётся наружу. И я даю ей выход. Звук бурлит, кипит, песня плавно переходит с подъёмов к еле слышным словам, вновь взрывается.
Зрители, затаившись, сидят. Они забыли про еду и напитки.
В зале я приметил одну блондиночку с собранными в хвост волосами. Кофточка прикрывает шикарный бюст, идеальная талия плотно приникает к шортикам, подчёркивая красоту изгибов, ноги в утягивающих колготках. Девушка сексуальна. И её взгляд выглядит многообещающе.
Конец песни проходит по убывающей параболе: из игры выключается бас-гитара, стихает ударник, остаются две гитары. Они звучат в унисон, дополняя друг друга. Их музыка подобна разрушительному торнадо, перемалывающем препятствия на своём пути, она доводит восприятие окружающей обстановки сквозь призму дурмана, затуманившего рассудок.