Страница 34 из 52
- Привет! – он повернулся к Евгению, шумно втягивая ноздрями воздух. – Ну что, готово?
Евгений раскрыл портфель и протянул Зауеру свой последний стих.
- Так, так, – Зауер, не присаживаясь, начал бегло изучать текст.
Евгений переступал с ноги на ногу, с полным равнодушием ожидая вердикта и все больше скашивая глаза на редакторский стол. Там по краю чашки с остатками кофе безнаказанно ползала жирная черная муха.
- Нет, это не годится!
Зауер вернул бумаги так, словно держать их ему было физически больно.
- Что за мягкость!
- Но…
- Доработать!
Евгений мрачно почесал висок.
- Я могу хотя бы знать, где я допустил промашку?
- Везде! Общий тон стихотворения слишком добрый! Ты сатирик или моя бабушка?
- Я как могу стараюсь быть колким, но… у нас же вроде не приветствуются ругательства?
Зауер схватился за лоб.
- Дьявол, разве я говорю что-то о ругательствах? Нет, конечно, матерщина под запретом, безусловно! – он взял со стола какую-то вырезку. – Вот: «Кто георгиевскую ленту дал в подарок сволоте? Вас призвать пора к ответу, всыпать каждому плетей! Ну людишки, ну народец – изумляться нету сил! Каждый маленький уродец Бонапартом стать решил!» Какой жар, какая злость! А у тебя, что? «Эх, Россия, что станет с тобою…» Что за юродство, Женя? Переделывай!
Евгений хотел попрощаться и уйти, но вдруг выдал нечто совершенно неожиданное и для Зауера, и для самого себя:
- Я просто думаю, что…
- Да?
- Что если мы, играя со спичками, случайно спалим собственный дом?
Зауер несколько секунд с брезгливым недоумением смотрел на Евгения, потом вдруг фыркнул и насмешливо закивал головой.
- Понимаю, понимаю! Не ты первый!
Он метнул требовательный взгляд на Калика.
- Лично я за распад империи, – мягко промолвил Калик, пожав своими узкими женскими плечами.
- Видишь! Похоже, наши пути расходятся! Я, конечно, не сторонник смуты, но… Женюр, относись к работе, как к работе, или я начну искать нового поэта.
- Да. Извини.
- Ты свободен.
Выйдя из редакции, Евгений «позавтракал» купленным у старухи яблоком и, зевая, побрел домой. Ему казалось, он идет по какой-то бесконечной натопленной бане. Солнце, издеваясь, продолжало пылать в бездонной синеве, высушивая глаза и оскверняя тело.
Где-то далеко шумел митинг.
На бульваре смуглолицый человек в белом тюрбане заставлял ручную обезьяну плясать под смех и свист двоих бездельников-солдат.
«Азия…»
Где-то в глубине души Евгений понял, что вряд ли снова вернется в «Задиру».