Страница 242 из 259
Пожилая женщина в расшитом синими цветами сарафане, стоявшая в первом ряду, заплакала.
— На все воля твоя, господин, — промолвила она с певучим запольским выговором. — Все примем от тебя, и милость, и немилость.
— Это не моя воля, — сказал Андрей, подойдя к ней. Рука словно сама по себе обвела ее лоб кругом. — Вы, люди, живете на своей земле. На своей родине. Ваша жизнь в ваших руках. Какой она будет, зависит от вас. Вы — хозяева и своей страны, и своей жизни. Вся власть идет от вас и по вашей воле.
Ох, как его слушали! Уже потом Андрей узнал от Супеска, что в Заполье всегда были сильны позиции противников новой власти Аальхарна. Но пока он говорил, и ему внимали.
— Государство, которое вы называете властью, должно работать на ваши интересы, — продолжал Андрей. — Заботиться о вас, защищать вас, а не снимать шерсть вместе со шкурой. И если государство служит только себе, игнорируя народ, то вы, люди, имеете полное право призвать власть к ответу, а то и сменить ее.
Его последние слова потонули во взрыве одобрительных воплей. Супесок, стоявший на подножке, довольно улыбнулся: наконец-то доктор стал действовать так, как ему и положено по статусу. И он не видел, как Мари, глядя то на Супеска, то на Андрея, тихонько улыбалась чему-то своему.
* * *
Масма оказалась действительно культурным городом, пусть и не самым большим. По пути в гостиницу, где Заступнику с друзьями истинно верующие уже успели приготовить номера, Мари насчитала три библиотеки и восемь храмов ортодоксальной архитектуры, главную улицу освещали электрические фонари, и на каждом углу продавался «Столичный Вестник в Заполье». Культура и просвещение обосновались здесь всерьез и надолго.
Впрочем, Мари было не до красот города. Устроившись в своем номере — крохотной комнатке, в которую с превеликим трудом втиснули кровать и столик с зеркалом, Мари приступила к выполнению следующей части своего плана.
На столике, по гостиничному обыкновению, лежала тощая стопка бумаги и стояла чернильница — на тот случай, если постояльцу вдруг вздумается написать кому-нибудь. Усевшись на кровать и придвинув к себе лист, Мари некоторое время выравнивала дыхание и разминала правую руку, а затем обмакнула в чернильницу перо и принялась писать — аккуратными каллиграфическими буквами с резким подчеркиванием гласных.
«Здравствуй, Марьям!
Смею надеяться, что, несмотря на твое предательство, у тебя все хорошо, и ты нашла свое счастье в службе новому господину…»
… Андрей опустил руку с письмом и взглянул на Мари. Судя по выражению его лица — очень несчастному и очень разочарованному — все вышло так, как нужно.
— Марьям — это ты? — спросил он глухо.
— Да, — ответила Мари. — Так меня назвали при имяречении…
«Хотя мы и расстались, я смею надеяться, что ты выполнишь мою маленькую просьбу. Сама понимаешь, я не могу писать Супеску напрямую. Передай ему, пожалуйста, что я принимаю его предложение о мире. Я гарантирую ему полное помилование от своего имени и тридцать тысяч на личный счет в Морском банке, если он не изменит своего решения и передаст доктора Андерса в руки правосудия, сразу же, как только вы пересечете границу столичного округа. Восстановить его на прежней должности не представляется возможным, однако полагаю, что его вполне устроит место в управляющем совете Приморья. Еще раз надеюсь, что у тебя все хорошо. Остаюсь твоим искренним, верным и любящим другом, милая моя дзёндари. Ш.Т.»
У Андрея дрожали губы. Он выронил лист бумаги и закрыл лицо ладонями. Мари подняла письмо и аккуратно сложила его по линиям сгиба.
— Я не могла не показать вам, — сокрушенно произнесла она и, присев на корточки рядом с креслом Андрея, сочувствующе дотронулась до колена доктора. — Доктор, я не знала…
— Христа продали за тридцать монет, — вздохнул Андрей. Мари решила не уточнять, кого он имеет в виду. — А меня оценили подороже. Поверить не могу.
— Доктор…, - Мари всхлипнула. Сейчас она в самом деле чувствовала огромную жалость к этому наивному и бесконечно доброму человеку. — Хотите, я с ним расквитаюсь?
Андрей издал тихий стон боли, словно физически ощущал тот нож, который ему вонзили в спину. Мари протянула руки и взяла его ладони в свои. Глаза Андрея влажно блестели; он тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха.
— Доктор…
— Ничего, Мари, ничего, — выдохнул Андрей едва слышно. — Это пройдет.
— Вам плохо? Сердце? — Мари вскочила и кинулась к кувшину на прикроватном столике; наливая воду в высокий бокал, она заметила, что у нее тоже дрожат руки. — Вот, попейте… Сейчас попустит, сейчас.
Андрей отпил глоток и опустил бокал на пол. Мари села на ковер рядом с креслом и снова взяла доктора за руку, глядя на него огромными испуганными глазами.
— Как же так, Мари, — сокрушенно произнес Андрей, глядя в одну точку и обращаясь, в общем-то, не к девушке. — Как же так, мы ведь столько вместе прошли… Послушай, может быть это подделка? Провокация?
Мари развернула письмо и некоторое время вглядывалась в ровные строчки и резкие отчерки подписи.
— Нет, это не подделка, — сказала она. — Это почерк императора, я точно знаю.
— Может, провокация? — с надеждой спросил Андрей. А он далеко не так наивен, как можно полагать, подумала Мари и ответила: