Страница 239 из 259
Супесок прожевал откушенный ломоть хлеба с сыром и ответил:
— Сам об этом думаю. Таушенц мог обезвредить любую бомбу с закрытыми глазами и завязанными руками. Как он тут ничего не смог поделать — просто поражаюсь.
— Взрывное устройство нового типа? — предположила Мари. — Не смог разобраться сразу, а потом было уже поздно…
— Возможно, — кивнул Супесок. — Интересно, кому он перешел дорожку.
— Должно быть, услышал на исповеди то, что не надо было слышать, — предположила Мари. — Взглянуть бы на то, что осталось от бомбы, тогда бы я попробовала разобраться. А вы ветчины, случаем, не взяли?
— Взял, — сказал Супесок, протягивая ей плотный бумажный пакет. — Угощайтесь. Вы разбираетесь в бомбах?
— В пределах курса молодого бойца, — улыбнулась Мари. — Ну да это неважно, мы ведь с вами просто беседуем. Газету читаем.
— Я обычно с дамами газет не читаю, — вырвалось у Супеска, и он поспешил добавить: — Говоря откровенно, мне очень интересно, как это вы так быстро перековались.
Мари долго смотрела в сторону — поодаль бойко журчал ручей, прыгая по камням. Супесок не торопил дзёндари, пока отдавая должное закускам: на свежем воздухе у него разыгрался аппетит.
— Он истинный Заступник, — наконец промолвила Мари. — Я смогла в этом убедиться. А потом пути назад для меня уже не было… я бы не могла служить узурпатору и убийце.
— Можно подумать, ты сама намного лучше, — Супесок отложил сыр и принялся задумчиво вертеть в пальцах кинжал. — Может, мне с тобой по-своему побеседовать? До поселка далеко, хоть обкричись — никто тебя не услышит.
Мари безразлично дернула плечом.
— Как вам будет угодно, Парфен.
Супесок подбросил кинжал на ладони и с размаху всадил его в болевую точку на предплечье дзендари. Та вздрогнула, но ничего не сказала, даже не ахнула от боли.
— Какое задание дал тебе Торн? — спросил Супесок. — Внедриться в близкий круг Андрея?
— Он приказал мне убить вас обоих, — промолвила Мари. Супесок провернул кинжал в ране и неторопливо повел его вниз.
— Не верю.
— Он приказал мне убить и Андрея, и тебя, — прошептала Мари. Зрачки в ее глазах стали огромными от боли. — Ты-то понятное дело… Но вот Андрей… Я увидела в нем то, чего никогда не было ни во мне, ни в тебе… И он единственный увидел во мне что-то хорошее…
Кинжал двинулся еще ниже.
— Заступник единый на Земле и на Небе…, - проговорила Мари. — Сохрани и укрепи мою душу, прости меня, грешную и лукавую, прости терзающих невинных и убивающих праведных… Не введи во искушение, но отведи козни Змеедушца…
По ее щекам наконец покатились слезы. Супесок подумал и выдернул кинжал, а затем протянул Мари свою походную сумку.
— Ну ладно, первую проверку ты прошла. Иди, обработай порез.
Мари отерла ладонью слезы и заглянула в сумку.
— Надо же, — сказала дзёндари. — Вы и кровоостанавливающее взяли.
Супесок усмехнулся.
— И бинты тоже.
* * *
Потом, обрабатывая рану, Андрей спросил, что же все-таки случилось. Супесок, сидевший возле дверей, с невероятно задумчивым видом принялся изучать свои ногти, а Мари ответила в меру эмоциональным тоном:
— Горные тропинки коварны… Я поскользнулась на камне и распорола руку о куст колючника.
Андрей внимательно посмотрел на Супеска и осведомился:
— А у этого куста случайно не было кинжала господина Парфена?
— Что вы, как можно, — невинно промолвила Мари.
Вечером, когда она вышла на улицу, намереваясь прогуляться перед сном в полях за поселком, Супесок уже поджидал ее, небрежно привалившись к стене дома. Мари улыбнулась ему и сделала реверанс, очаровательный даже при том, что сейчас дзёндари носила мужское платье.
— Что же вы меня не выдали? — поинтересовался Супесок.
— Заступник и так все знает, — сказала Мари. Вдвоем они вышли за ворота и свернули в ближайший проулок, что выводил прямо на окраину. — Уж он-то способен отличить царапину, оставленную колючником, от ножевого ранения.
Сидевшие на лавочках селяне уважительно с ними раскланивались. Друзья Заступника пользовались в поселке пиететом, особенно раскаявшаяся грешница. Мари тут даже жалели, соболезнуя тяжкой женской доле; впрочем, сама дзёндари об этом не знала и вряд ли захотела бы узнать.
— Царю Небесному лжете.
— Он знает, почему. И простит.
Вскоре поселок остался позади, и двое побрели по широкой тропе вдоль давно опустевшего поля. Осенний воздух пах далекой грозой, увядающими травами и дымом костров, что уже начинали жечь по деревням — так в Загорье традиционно отпугивали злых духов. Легкий ветер то падал в траву, то взмывал, пробирая до костей; Мари ежилась и плотнее натягивала на плечи старый серый плащ.
— Все равно я тебе не верю до конца, — сказал Супесок. — Хоть что делай, не верю. Слишком уж легко ты попалась. Чересчур легко.
— А ты не хочешь поверить в то, что смог победить противника намного сильнее тебя?
— Хочу, — просто ответил Супесок. — Хочу, но что-то не позволяет.
Мари усмехнулась, и было в этой легкой усмешке нечто, сделавшее ее лицо невероятно милым и привлекательным.
— Ты хотел бы продолжить допрос, — произнесла она с полуутвердительной интонацией. Супесок пожал плечами, и Мари промолвила: — Не старайся.