Страница 229 из 259
— Не верится, — пробормотал он. — Просто не верится.
— Правильно, — откликнулся доктор. Он сидел чуть поодаль, возле окна и слушал, как стучат по подоконнику капли. — Вспомните Писание. «Придет множество лжепророков именем Заступника, но все они будут хищные звери в шкурах агнцев, и все слова их суть ложь и отрава».
— Я вспомнил ваше лицо, доктор, — сказал Супесок и выпрямился. От резкого движения в колене что-то хрупнуло. — Мне было четырнадцать, сопляк совсем. Но я помню, как вас судили, хотя на процесс и не попал. И на площади казни не был, хотя зарево тогда по всему городу полыхало. Знаете, это странно, что вас никто не узнал теперь.
Андрей пожал плечами.
— Все-таки двадцать лет прошло, Парфен. Много всего случилось.
— Я так понимаю, что ее величество — это святая мученица Несса?
Андерс кивнул, и Супесок ухмыльнулся.
— Хитрый ублюдок неплохо устроился, — тут он осекся и поинтересовался: — Доктор, а он-то сам, простите, не небесного ли рода? Глаза-то, считай, как ваши…
— Нет, — ответил Андерс. — Он такой же, как вы все.
Супесок покачал головой: подобное сравнение ему явно не понравилось. Дождь усиливался, и соседнего дома уже не было видно за струями воды, шумно срывавшимися с крыши. Некоторое время Супесок смотрел в окно, вспоминая про три вещи бесконечного созерцания: воду, огонь и звездное небо — а затем его словно кто-то толкнул в спину, и он произнес:
— Знаете, доктор, я теперь понял, почему он нас сослал. Зачем ему повторение судьбы прежнего государя на глазах у всех? Гораздо проще вас фумтом отравить. Или здесь объявится кто-нибудь вроде ежегодных сборщиков налогов с неуставной пистолью. И он получается молодцом, и вас нет на свете…
Скорбное лицо Андерса в полумраке наступившего вечера и отблесках пламени в камине казалось застывшей маской. Супесок подумал, что его спутник и друг несет на спине такую невероятную тяжесть, что каждый шаг дается с болью — но он все-таки идет дальше. Непривычная жалость кольнула Супеска — и в какой-то степени она же заставила его подняться и сделать то, что он сделал. Супесок сгреб с каминной полки фальшивые глаза доктора и швырнул их в огонь.
— Что вы делаете? — вскочил Андерс. Глаза растаяли в пламени, и в комнате резко запахло чем-то медицинским. — Парфен, Змеедушец вас побери, ну зачем?
— Затем, — Супесок опустился на колени в рыцарскую позицию присяги на верность владыке и взял доктора за руки, — что мы отправляемся в путь, мой господин.
* * *
Казалось, что она просто спит. Устала от дневных трудов и забот и прилегла отдохнуть — а то, что она лежит в хрустальном гробу, кажется простым женским капризом. На щеках играл румянец, а губы улыбались — и не было той обычной бледности и заостренности черт, которая отличает мертвецов от живых людей. Андрей шагнул вперед и увидел тонкую алую полосу с едва различимыми поперечными стежками на шее Нессы — отрубленную голову аальхарнской государыни аккуратно пришили к телу, и это было единственным, что говорило о ее смерти.
— Дочка…, - промолвил Андрей и подошел к гробу вплотную. В пышном платье, расшитом самоцветами и жемчугом, с тонкой короной в волосах и маленьким скипетром в правой руке, она выглядела искусно сделанной куклой. У Андрея словно опора выскользнула из-под ног, и невероятное одиночество накрыло его тяжелой волной, сбило и повлекло на дно. Мертвая дочь в наряде государыни всеаальхарнской лежала перед ним; Андрей с ужасом подумал, что ей, должно быть, очень неудобно лежать в этом хрустальном ящике, а в склепе холодно — тогда он закричал от невыносимой раздирающей боли и упал на колени рядом с гробом, желая отдать всего себя до последней клетки — лишь бы Несса сейчас была жива.
Но она не просыпалась. Бледное лицо и маленькие руки оставались неподвижными.
Андрей открыл глаза и некоторое время смотрел в темноту комнаты, с облегчением понимая, что это был всего лишь страшный сон и в то же время всей душой предчувствуя великую беду. Императору наверняка уже успели донести о возвращении Заступника, и что тогда защитит Нессу?
Чем он, черт побери, думал, когда согласился на эту авантюру Супеска? Тот-то, понятное дело, хочет вернуться домой в чести и в славе, и терять ему нечего, а он, Андрей, на что надеется? На доброту государя? Ну-ну.
Вчера его пришли слушать жители трех окрестных поселков — женщины в праздничных платьях и с нарядными детьми на руках, мужчины в традиционных загорянских сюртуках с золотым шитьем на груди, даже старики. Один из них, настолько дряхлый, что видел, наверно все войны и радости родины, взял Андрея за руку и опустился на колени.
— Ты, господин над господами, единый милостивый владыка души моей и жизни, — прошамкал он. — Я и не чаял уже тебя дождаться…
Андрей вкратце рассказал им о себе и своем возвращении, а затем спросил, кому и какая помощь нужна. Было двое хворых, помочь которым не составляло особенного труда; остальные, как тот старик, пришли просто посмотреть на живого Заступника и попросить об избавлении от грехов. Андрей слушал рассказы об их радостях и невзгодах и обещал, что все наладится, а он готов помочь всем и каждому. Ни о ссылке, ни об императоре у Андрея не спрашивали — и правда, кому бы тут знать об этом? — однако Супесок потом сказал, что один из паломников отделился на своем кауром коне от односельчан и двинул в сторону столицы. Понятное дело, что он туда пока не добрался — однако наверняка отправил телеграмму по нужному адресу с ближайшего почтового пункта.