Страница 8 из 156
Сколько себя помню, я всегда шёл по чьим-то следам. И когда они обрывались, останавливался и поднимал голову к небу. Чёрному, как пустота. Медленно и неслышно снег сыпался с него, утешая и в то же время вселяя ужас.
Он падал и падал без конца, заметая следы и накрывая жмущихся друг к другу монстров прощальным покрывалом. Я столько раз видел это — с первого взгляда и не поймёшь, что под белыми холмиками навечно уснул монстр. Мне казалось, их сон должен быть спокойным, закованный в лёд. Но не проходило и дня, как холмики раскапывали, если повезёт слабые монстры, чтобы сожрать замёрзшее мясо и выжить. Если нет люди, а вот для чего, не знаю. Столько раз я просыпался, стряхивал снежинки с себя и пытался растолкать доверившегося и уснувшего плечом к плечу со мною монстра. Чаще всего, у меня ничего не получалось. Затем затуманенный взгляд скользил по только выпавшему снегу, не находя следов.
Почему же мне вспомнилось это сейчас?..
Открыв левый глаз и уставившись на снежинки, налипшие на ресницы, глубоко вдохнув морозный воздух, я касаюсь пальцами правого горящего и пульсирующего века.
Какое-то знакомое чувство... Холодно.
Попытавшись пошевелиться и услышав захрустевший снег, недоверчиво поднимаю руку. Белая, покрытая снегом, она алеет на пальцах, на которых красные снежинки тают и капают вниз. Я пробую кровь на вкус.
Рокушина проделки?
Встряхнувшись и сбросив с себя снег, я всё равно остаюсь покрыт инеем с ног до кончиков волос. Размяв ноющие и слегка онемевшие руки и ноги, встаю и прислоняюсь спиной к стене позади. Всё кругом белое и холодное, такое знакомое и пугающее. И рядом никого нет. Ни монстров, сжавшихся под сугробами, ни людей, пришедших забрать их тела. Оглядевшись, я постепенно осознаю, что нахожусь на пороге храма. Ступеньки ведут вниз на площадку, на которой выложен искрящийся снег. Рука снова касается века.
По-хорошему стоит осмотреть рану, но после того, как из глазницы что-то выскользнуло, не думаю, что от глаза что-то осталось. С самого начала было что-то странное в том, что он кровоточил и болезненно нарывал.
— Я не должен ненавидеть... только не людей. Это не они виноваты в том, что я...
Закашлявшись, я слышу тихий писк и шорох по другую сторону стены. И, замерев, прислушиваюсь. Громкое биение сочного сердца разрывает тишину. Слюна заполняет рот, а перед взором появляется алый туман.
Н-нет, я не должен...
Встряхнув головой и сделав шаг в сторону, я срываюсь с места, стоит услышать удаляющиеся шаги. Не в силе остановить себя, я проникаю в храм через приоткрытую створку и бегу за девушкой по лестнице на второй этаж. Белое платье и длинные древесного цвета волосы развиваются на бегу. Взгляд выхватывает оголённые участки кожи. Сладкий запах человеческого мяса туманит разум. Миновав арку, я останавливаюсь, едва не врезавшись в колонну. Приглядевшись, понимаю, что это дерево. Покрытое инеем, оледеневшее дерево — белое и холодное.
Целый обледеневший сад...
Я растерянно оглядываю стволы белых деревьев. Увидев мелькнувшую тень, даже не успеваю подумать, стоит ли её преследовать, как тело реагирует само. Она бежит шумно, хрустя травой и прерывисто дыша. Чувствует, что за ней следует монстр.
Нет... Я не должен поддаваться... Рокушин сказал, что нужно лишь перетерпеть и станет легче...
Резко свернув и ободрав руку о жёсткую кору, я вижу белую ткань перед собой и хватаюсь за неё. Но, споткнувшись, роняю свою жертву на траву, падая следом. Знакомый запах вырывает воздух из лёгких. Приподнявшись на руках, я хватаю спешащую выкарабкаться жертву, разворачиваю её к себе лицом и замираю, смотря в тёмно-синие глаза. Тоже испуганно замерев, девушка не сводит с меня глаз.
Этот мир наполнен столькими красками... Тёмно-синий... цвет ночного неба. Так красиво... а мои глаза...
Эти мысли помогают прийти в себя, и я рассматриваю девушку. Длинные упавшие на траву волосы прикрывают глаза и щёки. Кожа светлая, не бледная, судя по запаху и виду, довольно молодая. Белая одежда лишь сильнее оттеняет цвет глаз. Зрачки и сжатая полоска губ подрагивают. Заметив румянец на щеках и нахмурившись, не находя в памяти ответа, что бы он мог значить, вздрагиваю, когда приоткрываются губы и слух ласкает приятный дрожащий голос:
— П-пожалуйста, отпусти...
В синих глазах скапливается влага. Мне хочется сказать что-то, что заставило бы её не бояться меня, но вместо этого задаю вопрос:
— Здесь есть ещё люди, помимо тебя?
Девушка мотает головой и поворачивает её к моей руке. Я только сейчас замечаю, что поцарапал её о кору, и теперь она окрашивает траву в алый цвет. Глаза девушки расширяются от ещё большего страха, и она спешно проговаривает:
— Т-ты ранен из-за меня... прости, пожалуйста! Здесь нет других людей... Давай я перевяжу твою рану, только не трогай мою душу!
Что?..
Удивившись, в смешанных чувствах я откланяюсь назад и сажусь, задумчиво смотря на сочащийся порез. Рука кажется столь же белой, как и трава, поэтому кровь на ней выглядит яркой. Иней, покрывший мою кожу, незаметно растаял во время бега и теперь я с удивлением рассматриваю длинный широкий белый рукав, переходящий в тунику, на поясе подвязанную лентой. Помимо неё на мне непонятным образом оказываются штаны и сапоги. Наверное, это Рокушин сделал. Пока я рассматриваю себя, девушка успевает порвать платье у колена на лоскуты. Она протягивает ко мне руки, но тут же отдёргивает, не решаясь прикоснуться. Ничего не понимая, я сам поднимаю руку, медленно, боясь спугнуть её. И девушка осторожно берёт мою ладонь, пропитывает один из лоскутков кровью, а другой обматывает вокруг раны и завязывает на узелок.