Страница 3 из 156
Не для того, чтобы просто утолить голод. Иногда мне было интересно наблюдать за людьми. В отличии от монстров, они жили дружно и мирно, не пытались перегрызать друг другу глотки, много говорили и светились, делясь теплом.
От небольшого воспоминания в груди что-то сжимается. Неприятная тяжесть, появившаяся после того, как был пойман людьми. Я почти ничего не помню с того момента, только расплывчатые движения и глухие звуки. И не хочу вспоминать, теперь понимая: если бы тогда мог ощущать боль, как и все монстры, я возненавидел бы людей.
А я... не хочу становиться монстром...
Из-за остаточных чувств на каждом шагу чудится опасность, хоть всё и остаётся спокойным. Улицы расширяются, в окнах загораются огоньки. От столбов тянутся нити с горящими фонарями. Аромат воска, пламени, мороза и сладости перебивает человеческий запах. Присутствует примесь и других, только мне их не понять.
Когда я становлюсь частью толпы, могу спокойно оглядеться и прислушаться к голосам. От шума и изобилия огоньков болит голова, а может, от того, что сделало со мной существо. Проходя мимо и смотря на различные занятия людей, улавливаю пустое место и слышу смех, вперемешку с поющими голосами:
«Тихо и холодно в городе ночном,
Только тени пляшут при свече.
Колокольчик играет звонко нам тайком:
Кружат призраки, призраки везде.
Плачет сердце чёрное, услышав песню их,
Смыть пытаясь кровь:
Но не видно белых лиц —
Порожденья грешные не чувствуют любви.
Холодно и тихо в мире пустоты,
Но чуждо и красиво сверкают их мечи.
Играет колокольчик и капают мечты:
Ходит призрак здесь и там, призраки одни...»
К горлу подкатывает комок, а тело охватывает слабость. Больше не могу обманывать себя. Монстру среди людей не место, как бы сильно их свет и тепло не манили. То и дело приходится сглатывать слюну и зажимать нос рукой, что ничуть не помогает. Такое ощущение, что внутри всё то сворачивается, то разрывается и срастается из одного лишь желания причинять боль.
Как же... хочется есть...
Холодные крохотные прикосновения не успокаивают, наоборот, навивают желание ощутить тёплой крови.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Тёплые руки подхватывают моё ослабленное тело, прижимая к себе. Разлепив веко с засохшей на ресницах влагой, я в непонимании смотрю на ворот чей-то одежды. Тёплая ткань не скрывает взволнованное биение сердца. Голод туманит разум. Зубы смыкаются на предплечье, разрывая невкусные ткани и чувствуя языком горячую плоть. Резкая боль в голове. Боль от падения. Мир смазывается, наполняясь шумом. В лицо летят комья снега, мелькают всё дальше сапоги бегущих прочь людей.
Точно... я и забыл... проклятые глаза... Казалось, в мире, где желания умеют исполняться, я больше не буду чувствовать себя столь ничтожно и одиноко.
Боль в голове стихает, когда на улицу обрушивается оглушающая тишина. Попытка пошевелиться причиняет боль. Лишь приятный вкус крови и едва витающий рядом аромат позволяют думать о том, что это необходимо. Переведя взгляд с расплывчатых огоньков на разрыхлённый множеством ног снег, я выхватываю алые пятна и ещё не успевший остыть кусочек плоти. Отвращение и голод с ленцой переглядываются, пока руки сами приподнимают тело и подползают к нему, жадно заглатывая добытую пищу. Живот жалобно урчит на крохотную подачку. Меня покидают последние силы.
Желание...
Сквозь полузакрытое веко рассматривая следы, я раздумываю над тем, хватит ли моего желания, чтобы понять жизнь. Чувства и ощущения оттесняет холод и онемение, возвращая в прошлое. Мне подарили чувство боли, однако оно не пересилило нежелание убивать. Подтянув руку к груди, ощущая слабое трепыхание сердца, не сразу различаю шорох позади. Так знакомо шуршать может снег под босыми стопами. Вот только обернуться не хватает смелости. Зажмурившись, я прислушиваюсь. Шуршание повторяется совсем близко и вскоре тёплые руки приподнимают меня.
— Бедняжка, — слабо улыбается расплывчатое бледное лицо под капюшоном.
Звук разрываемой плоти заполняет улицу. Взвыв от неожиданной боли, я хватаюсь руками за лицо и обжигаюсь. Багрово-чёрное нечто, вырвавшееся из глаза и вонзившееся в податливое тело, с хрустом вгрызается в него ещё глубже, желая слиться с чужой кровью.
— Н-не-е-ет!..
Ворочаясь на месте, пытаясь пересилить голод, вспыхнувший от брызнувшей на кожу крови, я тщетно вожу руками в воздухе, цепляя твёрдое острое, похожее на ветвь дерева нечто, то проходя сквозь него и обжигаясь. Словно издалека я слышу собственное поскуливание.
— Жалкое зрелище. Не знаю, хорошо ли это или плохо. Ну ладно, пламя у тебя очаровательное, остальные дефекты исправимы...
Услышав голос существа и замерев, лишь вздрагиваю, когда пламя возвращается в глазницу. И, не слушая более бормотания существа, набрасываюсь на медленно остывающий труп. Сердце останавливается, так что я не сдерживаю голод, разгрызая не то что плоть, даже кости. Жар в груди разрастается и, кажется, что я купаюсь в пламени, но вместо боли оно приносит наслаждение. Возможно, из-за присутствия существа, остающегося наблюдать за мерзкой трапезой. Вспомнив о нём и остановившись, чувствую почти ласковое прикосновение к перепачканным волосам.