Страница 171 из 228
Когда с неба крошится труха,
Когда друга прирежет подруга,
И железная вздрогнет соха,
Я один не теряю спокойства,
Я один не пру против рожна.
Мне не нужно не пушек ни войска,
И родная страна не нужна.
Что мне ласковый шепот засады,
Что мне жалобный клекот врага?
Я не жду от тиранов награды,
И не прячу от них пирога.
У меня за малиновой далью,
На далекой лесной стороне,
Спит любимая в маленькой спальне
И во сне говорит обо мне...
Ей не нужны ни ведьмы, ни судьи,
Ей не нужно ни плакать, ни петь,
Между левой и правою грудью
На цепочке у ней моя смерть.
Пусть ехидны и дядьки с крюками
Вьются по небу, словно гроза -
Черный брахман с шестью мясниками
Охраняет родные глаза.
Прекращайся немедленно, вьюга,
Возвращайся на небо, труха.
Воскрешай свово друга, подруга,
Не грусти, дорогая соха.
У меня за малиновой далью,
Равнозначная вечной весне,
Спит любимая в маленькой спальне,
И во сне говорит обо мне,
Всегда говорит обо мне.
БГ. Черный Брахман
К тому времени, как он добрался до усадьбы, было без пяти восемь. Ненавистное место. Интересно, будет ли Сесили его допрашивать? За себя Гэйвен не беспокоился – но вот Гвеннол… Не очень-то она умеет врать. Язык говорит одно, глаза – совершенно другое. А сегодня с утра у нее вид вообще был совершенно шальной. Наверное, это нормально, учитывая обстоятельства. Гэйвен не стал ей сообщать о том, что для него это тоже в каком-то смысле первый опыт: с девственницами за всю свою карьеру он еще не сталкивался. Поэтому минимально не представлял, что должен обнаружить наутро. Ее смущение, милое зубоскальство и эта немыслимая нежность пугали его еще больше чем если бы, к примеру, она была бы холодна, отстранена, обиделась бы, заплакала, разозлилась… Это все можно было бы понять. Ее реакции, как и всегда, впрочем, обескураживали Ван Вестинга, и он понятия не имел, что со всем этим теперь делать.
Там видно будет. Только бы не выдала себя. В общем-то, по совести сказать, возможно, лучше было бы себя и обнаружить. Тогда брак, задуманный Сесили, наверняка бы сорвался – сама как-то об этом сказала - его бы выгнали в шею, а Гвеннол… Вот тут-то и была проблема. Заставлять ее проходить еще один круг ада - из-за него – совершенно не стоило. Значит, остается только шифроваться. И молиться, что девочка сама себя не выдаст, с этой ее восторженностью и сияющими глазами.
Гэйвену стало стыдно за свои мысли: загребучий свет, в кои-то веки, первый раз в жизни выпало что-то настолько чистое и совершенное, что дух захватывает, ан нет – теперь, как тать, будет прятаться по углам. Словно он что-то стащил. «Но ты ведь и стащил», - подумалось ему.
У калитки торчали, как всегда, Роевы поклонницы. Что-то они сегодня ранехонько. Ах, ну да, концерт же. Небось, получат свой автограф – и рванут в соседний город на рейсовом душном автобусе смотреть на этого кичливого паршивца. Гэйвен молча прошел мимо них, отстраняя от калитки наиболее назойливых. Девицы сбились в кучу и зашептались. Он услышал: «А вы знаете… А это тот телохранитель, мне о нем говорили… Он вообще…» Треклятый кровавый ад! Похоже, и его настигла слава. Хотелось бы надеяться, что она никак не связана с Роевыми развлечениями в городе: ракетками, изрезанными девочками… С оврагами… Почему-то чем больше Динго об этом думал, тем меньше в это верил.
В саду, как всегда, была буза. Сесили сражалась с фотографом, который заявил, что будет снимать панорамные кадры концерта, стоя в зрительном зале. Ла Суссен настаивала, что ей нужны крупные планы Роя с левого края сцены – чтобы были видны постеры за спиной. Фотограф объяснял, что может снять то, что ей надо и из той позиции, что был намерен занять, а Сесили орала, что ей не нужны «жирные задницы поклонниц, закрывающие лучшие части Роя» Динго хмыкнул. Лучшие части Роя – это что? Судя по всему происходящему, его лучшей частью могут стать только песенки – по сравнению с личностью мальчишки. Да и песни-то не его, а написанные каким-то столичным алкашом-тусовщиком.
Год назад Сесили попыталась было предложить своему брату-писателю настрочить пару хитов для Роя – ради этого она даже пригласила недомерка в гости, чего никогда не происходило, потому что они на дух не выносили один другого. Младший брат даже не явился на панихиду после смерти отца и на прием, устроенный в этой связи Сесили в фамильном доме. Динго подозревал, что младший продукт этого почтенного семейства изрядно досадовал на то, что дом достался сестре. Теперь в кабинете ненавидимого обоими отпрысками отца клана Ла Суссен заседал пьяный Марк, ломая изысканную мебель и делая самолетики из страниц не интересных ему фолиантов. Так или иначе, заинтригованный младшенький таки-приехал к Сесили, чтобы уже через полчаса сбежать, после дикого скандала, что сестра закатила ему в том самом пресловутом кабинете. Динго в тот день был дома и с интересом прослушал все то, что родственнички друг другу сказали. Особенно его позабавили слова Ла Суссена о том, что его карьере придет конец, если хоть один здравомыслящий человек заподозрит, что его слова срываются с «пухлых губ этого шедевра супружеской несовместимости». А еще братец ехидно сообщил Сесили, что писать глупых стихов он не умеет – а умные будут слишком контрастировать с внешним отображением мозговой деятельности Роя. За это он получил, судя по звукам, увесистую затрещину, после чего спешно покинул гостеприимный сестрин дом.