Страница 5 из 5
Да если б могла я!.. В жаб превратила вас всех и насадила на вертел, на медленном огне да прожаривая!.. Он просто так ушёл. И он не научил меня колдовать.
По деревне бежала, едва не падая уже от быстрого бега. Было напряжённо как-то в воздухе. Собаки даже не гавкали. Дети примолкли. И, увы, из-за поворота уже заметила народ, толпившийся возле колодца.
Остановилась. Перехватило от ужаса сердце. За Грань ушла мама что ли?..
- А вот и Зарёна, - тётка троюродная, в сторону дома моего глазами косившая, и меня вдруг приметила. – Явилась и не запылилась!
И люди неспешно, издеваясь будто, подвинулись.
Ведро опрокинутое, чуть воды на дне, а лужа вся явно успела на солнце высохнуть, пока она лежала. И шла мама обратно от колодца уже. Два ведра взяла, коромысло. И… никто, значит, не помог!
На колени возле неё упала, роняя травы, ставшие бесполезными. Тело обмякшее, но – о чудо – тёплое ещё, приподняла, развернула к себе.
- Мама! Мамочка! – по лицу погладила, а она и не дрогнула. Замерла на коленях моих и в моих руках. – Мама… мама!!!
И трясла её, и звала её, а она не слышала меня.
- Бесполезно уже, - староста ко мне вышел, прежде стоявший, прислонившись ко своему забору.
Но она ещё была тёплая!..
Люди по-прежнему стояли поодаль. Я травинки подобрала, выбирая листки нужные, маленькие, невзрачные, блеклые, но такие ценные. Гришка говорил, они могут жизнь спасать на несколько месяцев!
- Колдует, гляди! – прошамкала бабка со стороны мужа маминого.
- Знахарем верно был краснословный этот, - староста проворчал. – Да оставь ты её, Зарёна, сердце уже не бьётся! Я проверял.
- Хоронить-то надо готовить.
- Да на чо ей хоронить-то её? Нищие две!
Но я торопливо листики растирала между рук ободранных, поднесла кашицу травяную, блекло-зеленую, серо-зелёную, к носу и к лицу матери. Хотя… больше запах крови в ноздри бил. Может, если запаха не слыхать, то и не подействует? Или подействует хуже?..
На коленях к ведру дотянулась, где воды блестело на дне.
- Воду заговаривать будет что ли?..
- Бить надо колдунов! Незачем в нашей деревне колдуны!
- Она всегда была сумасшедшей! Слову приветливого не скажет, волчонком смотрит только!
Омыть руки, травы омыть в последних каплях воды, листики растереть… долго сидеть на коленях, исцарапанных о песок, возле тела замершего, безвольного, рукою дрожащею проводить у лица, губы ей натереть. И над верхней губой тоже. Сердце замирает от ужаса. Слёзы течь начинают на её бледное лицо, бледное уже давно. Я и не заметила. Я всего у Григория спросить не додумалась.
- Да за Гранью она уже! – мать старосты проворчала. – Отмучалась уже.
А другие что-то говорили… шум этот бездушный, мутный, смех этот с разных сторон… камень царапучий, чьим-то ребёнком в меня брошенный.
Я не сразу поняла и не сразу поверила, что шансов уже нет. Я осталась одна. А она… она теперь крепко спит. И ворочаться от кошмаров не будет более. Раз последний спит мама на моих руках! Отмучилась. Ей уже не важно, что твердят люди, стоящие возле. Не долетают до неё более эти слова.
- Хоронить надо.
- А чо ей помогать-то? Неприветливая! Слову ласкового не скажет!
- Вот за разбитый нос пусть сначала извинится!
- И за мой выбитый зуб!
- Слышь, это…
На плечо ладонь легла, широкая, я её сбросила резко.
- Чо у тебя тот лекарь трепливый жил – это все видели, - Хренло на корточки у меня присел. – Грязная ты уже, никому не нужная. Но я, по великой доброте моей, тебя в полюбовницы возьму. Хоронить мать помогу, в хозяйстве подсоблю малёк. В хозяйстве баба без мужика многого не может, всяко мужик нужен в хозяйстве, - бороду огладил густую, взглядом провёл по груди моей под платьем, от пота и крови моей взмокшем, где в разорванных краях виднелась кожа кое-где и кусок груди. – А ежели ласковая будешь, мне, парню холостому, я, можа, со временем и забуду тот выбитый в детстве зуб. И женой при всех назову. Хотя хуже тебя девки в деревне нету. Такую строптивую и рыжую как ты надо ещё поискать!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.