Структура

– Слышала новость? – поинтересовался я, подходя к своему столу и включая компьютер. – Бутин умер.

– Чего, правда, что ли? – Она вернулась за свой стол и уселась на крутящееся кресло. – Нет, не слышала. Я новости стараюсь не слушать. И что теперь будет?

– В этом-то самое интересное, - усмехнулся я, обратив внимание на коленки коллеги, мелькнувшие под столом. У нас с ней были странные отношения. Мне не нравились высокие девушки, да и Дайгу сложно было назвать красивой. Но я был бы не я, если бы не оказал ей знаки внимания. В то время я был еще женат, и девушка мужественно выдержала мой натиск. Теперь же, когда я жил один, в наступление перешла уже она. Однако, серьезные отношения мне были не нужны от слова «совсем», да и сюжет, в котором Дайга выступала в роли моей девушки, не говоря уже про жену, был похож на страшный сон. – Никто не знает, что теперь будет. Шеф у себя?

– Нет, ушел на конференцию, - покачала головой она и темно-каштановые волосы рассыпались по плечам. – Как-то он сегодня выглядит не очень…

– В смысле? – уточнил я.

– Серый какой-то, будто с похмелья, - пожала плечами она.

– Может, отмечал что-то. Или съел что-нибудь не то, - изложил я свои версии, взяв блокнот. – Я на конференции, если кто-то будет искать.

– Хорошо, - кивнула она, провожая меня взглядом.

Утренняя сессия уже началась. Старик должен был выступать третьим, а пока сидел в зале и слушал. Я протиснулся между рядами, опустился на соседний стул и молча пожал ему руку. Действительно, выглядел он плохо. Мешки под глазами и серый весь. Но рукопожатие было твердым, поэтому я не стал сильно за него волноваться. Все ж не мальчик он уже, в следующем году будем семьдесят праздновать.

Институтский конференц-зал был небольшим, даже с плотно расставленными стульями здесь едва помещалась сотня человек. Для крупных международных конференций мы снимали отдельные помещения, но эта крупной не была, так, ежегодный междусобойчик узких специалистов. Навскидку, в зале присутствовало человек тридцать, причем треть из них – работники нашего института.

Первые два доклада были скучны до невозможности. Сначала какой-то поляк описывал бозон Хиггса, весь его реферат состоял из формул, в которых, как мне кажется, он сам до конца не разбирался. Ему вяло похлопали, задав несколько уточняющих вопросов. Вторым вышел чех, из известного института, но то, что он стал излагать, я читал еще лет пять назад. В одном из интегралов он, вероятнее всего, ошибся, но я не стал вылезать с пояснениями сейчас – подойду на кофе-паузе и укажу на ошибку, незачем при всех, нетактично это. Едва затихли вопросы, как ведущий объявил нашу тему. Старик встал и прошел к кафедре. С полминуты провозился с ноутбуком, открывая презентацию. Наконец, на большом экране появился первый слайд с названием и авторами реферата.

– Dear colleagues, – начал шеф. - Maybe some of you my words seem too bold, but, nevertheless, I will say them. We believe that in the standard model is at least one basic error3.

Зал затих. Проснулись даже те, кто пришел сюда для галочки. Доклад был хорош: необходимый минимум математики, наглядное описание основных процессов и взаимодействия частиц и, как апогей – введение понятия D-поля как основного типа материи для субъединиц. Не зря я почти месяц бился над презентацией, красиво получилось. Народ слушал очень внимательно, многие что-то записывали – вероятно, вопросы, которые собирались задать. Лишь замдиректора института Мартыньш Раугс застыл в какой-то странной позе с непонятным выражением лица. Они с шефом давно были на ножах. Виной таких отношений были, конечно, деньги: наша лаборатория, раз за разом выигрывала проекты, на которые претендовала и группа Раугса. Откровенно говоря, проекты были вполне равнозначны, но, по слухам, у шефа была «волосатая лапа» в министерстве.

Доклад закончился, посыпались вопросы. Люди откровенно сомневались: ничего удивительного, мы поставили под сомнение краеугольный камень современной «теории всего»4, вроде бы уже доказанной тысячами экспериментов. Шеф последовательно и уверенно отвечал, но эти ответы, конечно, не могли убедить слушателей окончательно: что бы понять красоту идеи, требовалось вникнуть в суть наших формул. А это невозможно сделать вот так, за пятнадцать минут – требовалось основательно посидеть за вычислениями, возможно не один день. Из всех присутствующих, пожалуй, лишь я и Раугс могли оценить глубину предложенной теории. Поэтому я ждал его вопросов с некоторым трепетом. Но время шло, слушатели один за другим поднимали руки и ведущий уже плюнул на график, лишь тыкая микрофоном в желающих спросить. Наконец, когда лес рук поредел, взметнулась рука замдиректора.

– Please, mister Raugs, your question5, - передал чаирмэн микрофон Мартыньшу. Высокий и лысый, Раугс возвышался над залом словно учитель над первоклашками, разговоры и перешептывания сразу стихли.

– Дамы и господа, - начал он по-английски с характерным американским акцентом. – На правах заместителя директора института, я бы хотел извиниться перед всеми вами за выступление моего коллеги. К сожалению, мы сейчас увидели наглядный пример того, как еврофонды тратятся на псевдонаучные исследования…

Холодный пот выступил у меня между лопатками. Я ожидал чего угодно, вплоть до того, что он выскочит с маркером к доске и будет доказывать ошибочность формул, но такого… Поймите правильно, в академической среде случается всякое, но какие бы неприятные слова не говорились по поводу того или иного исследования, люди никогда не переступали некоторых этических границ. Публичное заявление о псевдонаучности доклада на международной конференции в купе с обвинением в нецелевом расходовании средств было грандиозным скандалом, аналога которому я не мог припомнить.