Страница 25 из 34
«Цена твоего тела»!
— Ничего ровно не случилось, все это расстроенные нервы, — уговаривал сам себя Кошелев.
Но не мог избавиться от чувства утраты чего-то.
Он делал свои обычные дела и забывал часто, особенно при успехе, и странную встречу в ресторане и продажу скелета. Но в минуты тоски и уныния овладевало им мучительное ощущение. «Скелет продан»! И он ощупывал ноги, и руки, и ребра, тихо постукивал согнутым пальцем по черепу. «Не мои кости — проданы!»
Воображение рисовало ему не агонию смерти, а то, как он, то есть не он, а его кости, будут собраны на проволоках и будет улыбаться вечной, костяной улыбкой череп, и спинной хребет поддержит железный штатив. Придет профессор, соберутся студенты с молодыми, серьезными лицами. Бледный палец со старческой кожей, изморщинившейся на мякоти, будет трогать бесстыдно обнаженные кости его, Кошелева, и сухим, деревянным голосом перечислять латинские названия.
А он будет улыбаться и живому скелету науки, и жаждущим знания молодым, сильным телам жизнерадостной молодости…
Но явилось и иное чувство — чувство какой-то обязанности. «Скелет — не мой, я должен его хранить и оберегать».
Кошелев, чего не было прежде, боялся попасть под трамвай, остерегался извозчиков и автомобилей. И когда однажды сломал руку, то поймал сам себя на нелепой мысли:
«Я испортил доверенный мне скелет!»
Внутри Кошелева поселилось что-то чужое, не «его», не ему принадлежащее, проданное в кабинете профессора, с золотыми очками, оседлавшими крупный нос, красный, бугроватый с двумя темными безднами больших, длинных ноздрей.
Положение становилось все более невыносимым и Кошелев, поправившей было свои дела, запил.
В минуту пьяной откровенности и теплой близости он сознался жене, что продал скелет.
Она на это не сказала ни слова осуждения, даже пошутила: «Когда у нас не будет денег, я продам тоже свой скелет».
Но с тех пор Кошелеву стало казаться, что жена относится к нему иначе, чего-то недоговаривает, словно даже ласкает и целует через силу.
Было ли это так на самом деле или только кошмарное представление самого Кошелева?
Но он мучился и бранил себя, что открыл роковую тайну.
Пьянство продолжалось и хмельной угар раскалял и без того пораженный болезненными фантазиями мозг.
Однажды, шатаясь, с мутными глазами, подошел он в своем обычном ресторане к двум репортерам, грустно сидевшим около выпитого маленького графина и остатков редиски на тарелках. Тяжело шлепнулся на свободный стул.
— Ну, что вы носы повесили? Денег нету?
— Это, кажется, не требует комментариев, — оборвал густой брюнет. — Сами видите — сели маком и как еще выберемся, неизвестно.
— Давайте-ка лучше вместо рассуждений рубля два, — мрачно надвинулся блондин.
— Денег я не дам, но посоветовать могу.
— Ну, черт с вами, советуйте!
— Продайте свои скелеты в военно-медицинскую академию. Дают по 25 р. Я и телефон вам скажу для заявки.
Репортеры оживились.
— Да правда ли это? Как же мы не знали этого раньше? Продать скелет! Да черт с ним, со скелетом! На что он нужен? Сделайте одолжение — берите. И на похороны расходов никаких. И даже польза для отечественной науки.
— А вы не боитесь продать свое тело?
— Мертвое? Да какое нам до него дело? Извольте! На удобрение полей! На обучение студентов! На выделку маргарина, которые люди потолще…
— Нет, ты только послушай! Вообрази себе, что об этом узнают всюду. В Петербурге 2.000.000 жителей. По крайней мере 500.000 охотно продадут свои скелеты. Это составит приличную сумму в 12.500.000 р., ассигнование которой должна утвердить Государственная Дума.
— В Государственном Совете не пройдет…
Кошелев был поражен этим фонтаном веселости по такому страшному поводу, как продажа скелета.
Он вернулся домой с отяжелевшей головой, весь осел книзу от алкоголя и с трудом пробрался на свой пятый этаж. Не раздеваясь, бросился на диван в кабинете и захрапел.
Ночью проснулся. Внутри все горело, напился сырой воды из-под крана и опять завалился спать.
Его пробудило странное ощущение, трудно передаваемое словами.
Он лежал на диване и чувствовал себя совершенно беспомощным.
Все тело изнывало в мучительной истоме и в нем происходило что-то необычайное. Ныло повсюду нудной болью, куда-то тянуло, что-то выпирало наружу.
Тайна наконец объяснилась. При свете ранней петербургской зари Кошелев увидал рядом с собою белый, блестящий скелет, нахально улыбающийся и посылавший ему воздушный поцелуй!
— До свиданья! — раздался сухой, деревянный треск, — au revoir! Я в Академию. Откровенно говоря, мне надоело возиться с вашим пропитанным алкоголем телом.
— А я как же? — жалобно заныл Кошелев.
— А вы как хотите, дорогой мой! Моя миссия гораздо выше вашего грозного существования. А-ла-ла! Ла-ла-ла!
И скелет бодрой походкой направился к двери, надев цилиндр, и захватил трость.
Кошелев сполз с дивана, именно сполз, потому что, не поддерживаемый костями, он походил на огромного слизняка с расплывающимся телом. Кое-как добрался до окна.
Изумительное зрелище представляла улица. Шли и шли скелеты, большие, поменьше, маршировали, веселились, подбодряли друг друга веселыми песенками. Дружно шли на военно-медицинскую академию…
Кошелев и сейчас жив. Он помещен на Удельной, ползает по полу и жалуется, что скелет его бросил, и он не может ни ходить, ни стоять.
Клуб безжелудочных
Опыт доктора Кандаурова произвел огромную сенсацию в ученом мире.
В своих лекциях Кандауров еще ранее доказывал, что желудок, а, с другой стороны, толстая и прямая кишки являются необходимыми органами животного лишь в зависимости от способа питания. Человек и животные принимают пищу грубую, неудобоусвояемую, и потому нужен желудок, чтобы подвергнуть ее тому процессу, который называется пищеварением. Нижний же отдел кишечника есть не более, как коллектор нечистот, опять-таки являющихся следствием употребления грубой пищи.
Если бы организм питался высокопитательной и совершенно усвояемой микстурой, он нуждался бы только в одних тонких кишках, а желудок и нижнюю часть кишечника можно было бы удалить без опасности для жизни и здоровья.
Рассуждения эти, пока они оставались в теории, вызывали немало возражений и споров.
Кандаурова даже высмеяли в сатирическом журнале.
Иное заговорили все, когда опыт удался. Кандауров произвел его над молодой собакой из породы догов.
Желудок и нижняя часть кишечника были удалены. Операция удалась блестяще. Животное чувствовало себя, по-видимому, прекрасно, было весело, жизнерадостно.
Собака прожила три месяца, питаясь особой микстурой, и погибла совершенно случайно. По недосмотру сторожа выбежала, без намордника, из отведенного ей помещения и наелась сырого мяса, которое, без предварительной обработки в желудке, вызвало смертельное воспаление кишечника.
В обнародованном Кандауровым дневнике наблюдений имеется, между прочим, следующее рассуждение:
Поразительно влияние операции на психику и развитие интеллектуальных способностей. Альма (собака), злая и кровожадная, как все доги, стала изумительно кроткой, послушной, почти не проявляя звериных инстинктов. Умственные способности ее повысились до такой степени, что сторож-чабан не раз говорил мне: «А ведь Альма, барин, у нас скоро говорить начнет». Собака до того понятлива, что легко усваивает то, что у «чудо-собак», показываемых в цирке, достигается лишь путем долгой и трудной дрессировки.
Мне кажется, — добавляет Кандауров, — что, если подобную операцию произвести над человеком, он много выиграет как в умственном отношении, так и в развитии гуманных чувств и понижении эгоистичных инстинктов. Быть может, именно этим путем человек переродится и возвысятся до осуществления в жизни идеи братства.