Страница 94 из 147
Деревня называлась Конец. Когда Гребешок поведал об этом товарищам в первый раз, народ бурно заржал. Известно, какой предмет в обиходе именуется "концом". Само собой, неоднократно то один, то другой, то третий начинали гоготать насчет того, что Гребешок потерял Конец. Миша, само собой, не оставался в долгу, и ржачка продолжалась всю дорогу.
Когда впереди показалась колокольня, уцелевшая в центральной усадьбе бывшего колхоза, развалившегося на несколько ТОО, и Гребешок понял, что на сей раз находится на правильном пути, то невольно скаламбурил:
- Ну вот, скоро и Конец...
- Этот, что ли? - хихикнул Налим, указывая на колокольню, увенчанную куполом. Действительно, для человека с фантазией, работающей в определенном направлении, найти знакомые черты в этом культовом сооружении труда не составляло. Креста на луковице купола не было, церковь, несмотря на новые веяния, не функционировала - то ли денег на восстановление не было, то ли прихожан.
- Нет, - мотнул головой Гребешок, - это село Воронцово. Имение тех самых чуваков, которые парком в облцентре владели. А Конец в семи километрах отсюда, на горке.
На центральной усадьбе стояло домов семьдесят, вытянувшихся вдоль трех-четырех улиц, сходившихся к небольшой площади, где и располагались церковь с колокольней, магазины и сельская администрация, над которой реял вылинявший трехцветный флаг, казавшийся белым, как знамя капитуляции.
- Надо в магазин забежать, - предложил Агафон, - бабульке конфет купить или бутылочку. Слышь, Михаил, она у тебя чего больше уважает?
- Я уж забыл, - сознался Гребешок. - Вообще-то раньше от ста граммов не отказывалась.
- Мы тут народ не напугаем? - озабоченно спросил Луза, у которого здорово распух нос и была крепко ободрана щека.
Осмотрелись. Налим и Агафон никаких серьезных внешних повреждений не имели. У Гребешка была прокушена нижняя губа, а правый кулак ободран до крови, распух и посинел. Крови на одежде почти не было.
- Сойдет для сельской местности, - резюмировал Агафон. - Тут и не такие красавцы гуляют.
Из машины вылезли вчетвером, неторопливо вошли в магазин.
- Мать честная! - воскликнул Гребешок. - Да тут как в городе...
Действительно, бывшее сельпо преобразилось, глаза разбегались. Одних водок стояло сортов двадцать! Коньяки, французские и итальянские вина, сигареты, о которых раньше лишь московские стиляги мечтали и готовы были променять на них свою комсомольскую совесть. Колбас было сортов пять. Сыра - три, масла четыре. Даже красная и черная икра в маленьких баночках стояла в охлаждаемой импортной витрине. А про баночную селедку и вспоминать не стоит. И никакой очереди. Единственно, чего в магазине не было, так это хлеба. На пустых лотках белела пришпиленная записка: "Сегодня завоза нет. Обращайтесь напротив".
Кудрявая продавщица, от нечего делать читавшая дамский роман в мягкой обложке, услышав шаги и увидев сразу четырех представительных мужчин, встрепенулась и поглядела на дяденек так, что даже не самый проницательный психолог увидел бы в этом взоре смесь тревоги с надеждой. С одной стороны, девочка, безусловно, надеялась, что молодые люди находятся при деньгах и могут что-то купить. С другой, ее, конечно, посетила весьма тревожная мысль насчет того, что эти четыре гражданина, не выглядящие рафинированными интеллигентами, пришли грабить торговое заведение.
- Женечка! - сказал Гребешок с огромной воодушевляющей улыбкой, и страх сразу испарился с лица юной продавщицы. - Узнала?
- Мишка! - просияла Женечка. - Сколько лет, сколько зим! На своей машине приехал?
- А зачем чужую занимать?! На своей надежней.
- К бабке-то заезжал или еще нет?
- Да нет, пока еще не доехал...
- Болеет Евдокия Сергеевна, - доложила Женя. - Сильно болеет. Ноги прихватывает, голова кружится. Ты бы ей лекарств каких привез, что ли.
- Она же мне не писала, что больна.
- Так она матери твоей писала!
- Да-а... - удивился Гребешок, напряженно вспоминая, когда он последний раз заходил к родителям. Выходило, что не меньше четырех месяцев назад.
- Чудные вы там в городе, обалдеть! - констатировала Женя. - Живете рядом, а друг к другу не ходите...
- Да, мы такие, загадочные... - пробурчал Гребешок, заметив, что Женя присматривается к его разбитой губе и распухшей руке, а также рассматривает Лузу с явными следами мордобоя на лице. - Короче, решили мы тебе помочь план выполнить...
Женя едва не упала в обморок, когда Гребешок вынул из поясного кошелька десяток стотысячных бумажек и стал тыкать пальцами в разные продовольственные товары. Луза с Налимом раскрыли огромную сумку, а Агафон с Гребешком стали загружать туда все подряд. У бедняжки было ощущение, что Гребешок в конце концов махнет рукой и скажет: "А хрена мелочиться? Заверни весь магазин с прилавками!"
Но Гребешок просто бабушку хотел порадовать. Товарищи это понимали. Правда, далеко не хилые Луза и Налим донесли сумку до машины с некоторым напрягом, а Агафон почти всерьез спросил, выдержит ли задний мост лишние сто килограммов.
- На фига ты столько купил? - спросил Агафон. - Даже если ты тут месяц торчать собрался, столько не нужно. Думаешь, завтра все налетят и раскупят?
- Нет, насчет этого я не боюсь. А вот если завтра, скажем, дождик польет, мы с Конца не слезем. Надо еще хлеба купить, а то раз бабка болеет, то могла и не сходить. Семь километров пехом ходить - это нездорово.
Зашли в булочную напротив. Там хлеб был, но по таким ценам, на которые народ не очень решался. Гребешок оставил там еще тысяч тридцать, набрав, кроме хлеба и булок, калачиков и баранок. На одном ценнике баранок была надпись: "Соленые, к пиву". Луза припомнил, что в предыдущем магазине было пиво, которое они не купили. Гребешок инициативу одобрил, Агафон утвердил, и они приобрели два ящика "Балтики".
После этого наконец поехали. Прокатили через все Воронцово к мосту, перебрались на другую сторону реки, стали помаленьку въезжать на косогор. Через пару километров дорога опять вошла в лес.
- Пока сухо, - пояснял Гребешок, - вполне ничего, проехать можно. Но одна гроза с ливнем - и сутки сиди. Только на тракторе.