Страница 6 из 186
- Эй, позвал я, - кто-нибудь по-русски кумекает?
- Кумекает, кумекает, - отозвался из-под маски какой-то мужик. Что-то подсказало мне, что это он плеснул мне в морду газом.
- Чего вы со мной делать хотите? - спросил я.
- Садистские эксперименты, - спокойно сказал мужик. - Ты что, не уловил, что я доктор Менгеле?
- Чего? - не слыхивал я ничего про этого доктора, но кто такие садисты, слышал.
Мужик хихикнул, и я понял, что он издевается.
- Ты не бойся, - сказал он посерьезней. - Ничего тебе не отрежут. И вообще, никакой хирургии не будет. Мы будем изучать твои сны. Что ты увидишь во сне, то нам и расскажешь, понял?
- А если я ничего не увижу?
- Увидишь, увидишь!
- А если совру, скажу, что не то видел?
- Ну, это мы сможем проверить. Ты у нас будешь к детектору лжи подключен.
- Понятно, - сказал я. Мне уже было все ясно. Фрицы передали меня цэрэушникам, а те с помощью всякой химии будут из меня вытаскивать секретную информацию. Такое я в кино видел. В общем, это было ничего. Никакой секретной информации я не знал. Я даже не знал точно, сколько народу у нас в части. Самым секретным, наверное, было то, что я уже рассказал Курту - о том, что к нам на кухню из ФРГ можно пролезть через подвал.
- Сейчас тебе сделают укольчик, - пообещал мужик, - и ты поспишь немного. А потом расскажешь, что видел во сне. Вот и все.
- На иглу посадите? - спросил я, сознавая, что они, гады, могут сделать со мной все, что угодно, а мне останется только подчиняться...
- У нас своих наркоманов хватает, - ухмыльнулся цэрэушник.
Подошла тетка в маске и вколола мне в руку одноразовый шприц. Сперва я ничего не почувствовал, а потом ощутил, что становлюсь каким-то вялым и квелым, ленивым и успокоенным. Глаза сами собой закрылись, и хотя еще некоторое время я не совсем спал, а даже слышал голоса и пиликанье приборов, это продолжалось недолго... Правда, засыпая, я все время думал о том, что увижу во сне, точнее, пытался представить себе, какую пакость они мне приготовили. Я почему-то подумал, что они будут стараться, чтобы во сне я увидел свою казарму, часть, офицеров или что-то еще. Потому что ничего другого интересного для них я не знал. Навряд ли цэрэушников могли заинтересовать детдом, школа или спортивные секции, где я занимался. Больше-то я ничего в жизни не видел, если по большому счету!
Но увидел я во сне совсем другое...
...Светило солнце, небо было синее и безоблачное, а деревья - огромными. А я был очень маленький, потому что рядом со мной шла собака, голова которой была выше моей. И еще шла высокая-превысокая женщина, и ветер раздувал подол ее платья. Мне было страшно, потому что собака была большая. Но женщина, державшая меня за руку, меня не пугала. Это была моя мама. Я чувствовал ее запах, запах духов и, кажется, сирени. Собака повернула ко мне свою огромную морду и высунула страшный красный язык. Я испытал ужас, хотя, наверное, она всего лишь хотела меня лизнуть. Но я заорал, заверещал, а мама взяла меня на руки и стала гладить, шепча:
- Доунт край, доунт край, бэби!
Странно, но я не удивлялся этому. Я понимал эту фразу так, как если бы она говорила:
- Не плачь, не плачь, маленький!
В общем, как родную. И сам я тоже лепетал что-то вроде "Мамми! Мамми!", но вовсе не удивлялся тому, что говорю с мамой по-английски.
Мне было тепло, уютно и нестрашно на руках у мамми, то есть у мамочки. Но тут что-то щелкнуло и я проснулся. Это было необычно быстрое пробуждение. Впечатление было такое, будто я сидел в кино и смотрел фильм, но вдруг экран стал белым и зажегся свет.
- Ты о'кей? - спросил давешний мужик. - Что видел?
Я рассказал как есть. Ну, хотят ребята знать, что я во сне увидел пожалуйста. Вроде бы во сне я Родину не предавал, не говорил, что Брежнев дурак, а Андропов - кто-нибудь еще...
- Нормально, - сказал мужик, выслушав все, что я припомнил, от корки до корки. - Продолжаем! Спать!
На сей раз мне никакого укола не делали. Просто слово "спать" подействовало, будто выключатель.
Выключатель, повернув который меня погрузили в сон.
Я почти сразу увидел себя на руках у мамми, в автомобиле, за рулем которого сидел крепкий мужчина в шляпе с широкими полями, в синем комбинезоне и клетчатой рубахе с закатанными рукавами. И я знал - это па. То есть папа, мой отец. Он вел машину по извилистой, неасфальтированной дороге, машину трясло и ворочало.
- Бен, - сказала мама, - не так быстро. Она сказала это по-английски: "Нот coy фаст, Бен". Но опять же я даже не задумался над этим. И все фразы, которые потом говорились, мною понимались без труда, как будто я знал их всегда.
- Я тороплюсь, - ответил отец, то есть Бен. - Мне не хотелось бы, чтоб меня считали подонком.
- Старому Брауну все равно не поможешь, - сказала мама.
- Но он должен увидеть Дика хотя бы за час до смерти.
Дик... Именно это имя было моим! Я - Дик. А старый Браун - мой дед. И я уже знаю, да, знаю, что будет потом, в конце поездки. Я помню это!
Картинка резко сменилась. Я увидел комнату с большой кроватью, на которой лежал седой, бледный старик, с синими пятнами на лице и лиловыми губами. Вокруг него стояли люди, грустные, понурые. Женщины утирали лица платочками. Почти все были одеты в черное. Только мой отец был одет не так. Я сидел на руках у матери и водил глазами из стороны в сторону.
- Хорошо, - сказал старик очень тихо, - хорошо, что ты пришел, Бен. Покажите мне малыша. Подойди сюда, Милли.
И моя мама поднесла меня к этому страшному старику. Я был в ужасе, когда она нагнулась над ним и его страшная, желтая, с зеленоватыми тонкими венами рука медленно потянулась ко мне.
- Ричард Браун... - прошептал дед. Это был мой дед!
Мама всхлипнула, а старик погладил меня по плечику, мне стало совсем страшно, и я заревел.
- Он похож на тебя, Милли, - седая щетина и морщины деда были так ужасны, что я орал как резаный. - Но все же это Браун...
И опять "включился свет".
- Как ты себя чувствуешь, Дик? - спросил джентльмен в маске. Я ответил:
- Олл райт, сэр.
Эту фразу, я, конечно, сумел бы составить и при своем трояке по английскому. Но произнес я ее так, как мне никогда до того не удавалось. И уже произнеся, я с каким-то легким, запоздалым удивлением отметил, что понял фразу, произнесенную цэрэушником по-английски. И притом признал себя Диком... Нет, в этот момент я еще помнил, что я - Коротков Николай Иванович. Но уже очень смутно.