Страница 102 из 186
До потолка я не достал бы и решил, что и гипотетические хозяева не стали бы размещать там кнопку, ибо им пришлось бы все время таскать за собой лестницу. Вряд ли среди них мог оказаться субъект с телескопическими ногами или хотя бы имеющий рост выше десяти футов. На стенах, по моему разумению, кнопка была бы слишком заметна, если бы даже ее замаскировали под каким-нибудь камнем. Самое надежное было поискать кнопку под ступеньками лестницы.
Почему-то мне взбрело в голову, что кнопка должна быть именно под самой последней ступенькой, хотя ее могли пристроить и под любой другой. Но, как водится, дуракам везет: едва я поднял зад со ступеньки, на которой сидел, как обнаружил, что она не составляет с остальными монолита. В кармане комбинезона нашлась прочная закаленная отвертка, рассчитанная на большие болты, я просунул ее в тонкую щель между ступенькой и полом, а затем сумел осторожно сдвинуть ступеньку в сторону.
Все было просто до идиотизма - кнопка действительно была там. Правда, их было две: красная и черная, здоровенные, диаметром почти в металлический доллар. Вместе с эбонитовым основанием они находились в небольшом углублении, вырубленном в камне, и от них уходили толстые кабели в многослойной изоляции.
Как выражаются яйцеголовые ученые, "передо мной встала дилемма", какую кнопку нажать и стоит ли это делать вообще? Конечно, одна из кнопок могла открыть дверь, но при этом, как уже знает читатель, могли быть самые разные последствия. С другой стороны, одна из этих кнопок могла включить какой-нибудь механизм подрыва и обрушить на меня несколько тысяч тонн скальной породы. Мне лично хватило бы и двадцати фунтов, чтобы навсегда отучиться от нехорошей привычки лазать по подземельям, но специалисты, изготовившие подрывное устройство, могли оказаться весьма щедрыми людьми.
Только после десятиминутных раздумий я решил, что вторая кнопка, вероятнее всего, нужна для того, чтобы закрывать за собой дверь. Красная кнопка выглядела слишком зловещей, чтобы я решился нажать ее первой. Когда я нажал черную, не произошло ровным счетом ничего, и тогда меня посетила очередная здравая мысль: а может быть, кнопки давно отключены от источника питания? Если бы вторая кнопка тоже не дала ничего, я со спокойным сердцем вернулся бы к Марселе. Но увы...
Едва мой палец надавил на красную кнопку, как послышалось легкое гудение, урчание, и дверь, сдвинувшись с места, поползла вправо, погружаясь в широкий паз, прорубленный в стене. Толщина у этой двери была дюймов десять. Едва дверь полностью ушла в стену, как в проеме двери вспыхнул свет. Лампочка, горевшая под матовым стеклянным колпаком, тускловато, но все же освещала коридор длиной в три метра, в конце которого маячила еще одна дверь.
Конечно, я полез и туда, хотя еще не успел забыть о том, как совсем недавно, удирая с асиенды "Лопес-23" вместе с Марселой, угодил в точно такую же ловушку между двумя дверьми. Правда, перед тем как войти в коридор, я аккуратно заложил ступеньку на прежнее место, хотя, вероятно, из чувства самосохранения следовало уложить ступеньку, то есть каменный брусок длиной в два фута и весом в двести фунтов в паз двери. Думаю, что если бы дверь вздумала закрыться, ступенька дала бы мне возможность спокойно выйти назад, заклинив дверь. Но я об этом, конечно, не позаботился.
Как и следовало ожидать, едва я переступил порог, то пересек линию фотоэлемента, моментально заставившего дверь закрыть мне путь назад. Мое счастье, что фотоэлементное реле не было подключено к пулемету, ибо, как мне в свое время объясняли, встречаются и такие сюрпризы. Еще раз поздравляю себя с тем, что родился дураком, хотя у покойного мистера Эванса, если помните, было на этот счет другое мнение.
Под ногами у меня был пол из крупных плиток гранита, грубо отшлифованного, но плотно пригнанного, а на потолке, побеленном некогда и весьма пострадавшем от сырости, виднелись желтые пятна, с которых понемногу капала вода. Это навело меня на вполне приятную мысль о том, что хозяев я скорее всего дома не застану. Тем не менее надо было подумать, как открыть следующую дверь. Толщина первой двери была подозрительно похожа на ту, что имеют двери противорадиационной защиты на атомных объектах. Вторая дверь, точь-в-точь похожая на первую, вызывала те же ассоциации. Не могу сказать, что мне доставило бы особое удовольствие попасть куда-нибудь поближе к активной зоне работающего реактора или хотя бы в хранилище радиоактивных отходов. Я всегда предпочитал смерть от инфаркта миокарда смерти от лучевой болезни.
Кнопки здесь искать не пришлось - они были присобачены справа от двери на точно такой же эбонитовой панели, укрытой под жестяной крышкой. Я сразу нажал красную, и дверь точно так же, как и первая, поползла в сторону. Однако, если первая дверь ползла молча, то движение этой сопровождалось пронзительным непрерывным звоном. Кого-то явно предупреждали о моем приходе, а у меня даже пистолета с собой не было.
Следующий коридор оказался длинным, и двери располагались не впереди, а по бокам. Это были самые обычные деревянные двери, симметрично расположенные через каждые пятнадцать футов. Сначала, едва я вошел, на потолке загорелась лампа, и я увидел на первых двух дверях аккуратные таблички с надписями на каком-то европейском языке, для меня непонятном. Слова были очень длинные и, как мне показалось, совершенно непроизносимые, из чего я мог сделать вывод, что этот язык - немецкий.
Двери были заперты на ключ и заклеены бумажками с лиловыми печатями. То, что на печатях были изображены орлы со свастикой в когтях, меня очень утешило. Действительно, это принадлежало некогда нацистам, а я как-никак, хоть и неофициальный, но представитель державы Объединенных Наций, то есть победитель, и могу в случае чего обрадовать старых ветеранов тем, что вторая мировая война давно закончилась, и они могут благополучно ехать в любую из двух Германий, если, конечно, не замешаны в военных преступлениях. Перспектива встретить кого-либо из лиц моложе шестидесяти лет была весьма маловероятной. Кроме того, опечатанные кабинеты наводили на мысль, что это учреждение прекратило свою работу задолго до моего посещения, так же, как и слой грязи на полу, протечки на потолке и другие, не свойственные немцам приметы запущенности.