Страница 49 из 94
Экскурсионная дорога была разнообразна, то расширялась и почти терялась на каменистых пологих участках предгорья, поросшего травами, то сужалась до тропинки, извивалась в зарослях незнакомых деревьев с тонкими узловатыми стволами, то вдруг круто поднималась вверх. Попадались и опасные участки, мелкие камешки оползали, на подъеме тропа крошилась под ногами. А на серебристых узколистных кустах торчали длинные, с палец, колючки. Нина таких никогда не видела. Потом Константин Митрофанович рассказал, что это и не кусты вовсе, а деревья низкорослые — дикая маслина, лох называются или пшат, а как по-научному Нина не запомнила. Ей понравилось поэтичное — "серебряное дерево".
Сергей все время был рядом, страховал, но во вьетнамках ему, как и Нине приходилось не сладко, из-за обуви они плелись в хвосте группы, потому мало слышали рассказов гида. Пока все останавливались, чтобы вздохнуть и поснимать горы с красивого ракурса — Сергей с Ниной нагоняли группу, но стоило им присоединиться, как уже отдохнувшие экскурсанты, с новыми силами шли дальше. Раза два Сергей буквально ловил Нину на подъеме, он шел сзади и поддерживал ее, когда тропинка начинала осыпаться. Еще и жажда донимала, воды они с собой не взяли.
И все равно впечатления оказались незабываемыми! Стоило подняться выше по склону и начали открываться изумительные виды на дальние хребты и сам вулкан, что уходил черным причудливым массивом в море.
— А что будет, если опять проснется? Что, правда ему сто миллионов? — переводя дыхание спросила Нина, когда они в очередной раз догнали группу и услышали заключительную фразу Митрофаныча о том, что Карадаг — это самый древний на Земле спящий вулкан, ему сто миллионов лет.
Митрофаныч с видом оскорбленного достоинства повернулся к ней:
— Даже сто пятьдесят, а если проснется, от Крыма ничего не останется, поэтому не топайте, не прыгайте, тихонько на цыпочках, — но тут же улыбнулся, — терпите, дальше вниз пойдем, на следующей смотровой привал сделаем, отдохнете, перекусите, если кто взял с собой еду. Вот, держите, — он протянул Нине пластиковую бутылку с водой.
— А вы? — спросила Нина.
— Мы привычные. А я думал сбежите вы, не подниметесь сюда. Но вдвоем-то легче, да... — подмигнул одобрительно, и дальше уже ко всем обратился, — сейчас покажу вам смертельный трюк, сразу предупреждаю — повторить не пытайтесь.
Он снял рубашку, аккуратно свернул и положил в сторонке, привалил камнем, чтобы не сдуло. Затем сделал шаг к краю скалы.
Они стояли высоко над обрывом, отвесно вниз уходила черная скала, от другого черного пика их отделяла небольшая долина, сверху все выглядело, как цветная физическая карта: кудрявые венчики деревьев, на лесистом склоне полосами террасы, светлые нити тропинок, выбитые копытами оленей, а еще дальше голубой полосой — море где-то далеко у горизонта переходящее в небо. Шли легкие белые облака, порывы сухого теплого ветра охватывали, будто обнимал кто невидимый, играл одеждой, нес с собой легкий живительный аромат гор.
Митрофаныч развернулся лицом к группе, он стоял перед ними на плоском уступе, все ждали очередного рассказа, но экскурсовод, неожиданно приняв гимнастическое положение "упор присев", встал из него на руки, балансируя на краю скалы. Все замерли, даже ахнуть было страшно! Митрофаныч постоял так, а потом развел ноги в ножницы, оторвал от уступа левую руку и остался стоять на правой... Казалось время замедлилось, растянулось, слышнее стал ветер. Нина запомнила именно это — движение воздуха и ощущение огромности спящего вулкана. К страху за Митрофаныча примешивался восторг и еще что-то, столь же древнее, как эти скалы. Нина не могла объяснить...
Митрофаныч медленно вышел из стойки, сначала на две руки, потом вернулся ногами на землю. Только тогда все перевели дух, дружно захлопали и заговорили одновременно. Стали спрашивать не гимнаст ли он, не работал ли в цирке, не страшно ли вот так. А он только усмехнулся и сказал:
— Гимнастикой занимался, да, но тут на вершине главное с природой слиться, гармонию найти с этим местом, тогда и ветер страховкой станет. И не страшно, страха в человеке не должно быть в такой момент, если я знаю, что могу, чего мне бояться? Страх жить мешает. Ну, снимайтесь на фоне гор, здесь, по-моему, самый красивый вид. И дальше пойдем.
— Давайте здесь привал сделаем, красота такая!
—Можно и здесь, — согласился Митрофаныч, снова надел рубашку и достал из кармана яблоко.
Нина присела на горячий шершавый камень, наконец можно немного отдохнуть. Осторожно отпила из бутылки тепловатую нагретую солнцем воду. Это было блаженство! Сергей сел рядом, Рома отошел в сторону, о чем-то с Митрофанычем говорил.
— Очень устала? — спросил Сергей.
— Да! Но хорошо так, легко. На, попей...Я не знала, что в горах так здорово! А ты?
— Ммм...вода хорошая...Я в походах с ребятами с нашего курса был в Грузии, на турбазу ездили, Константин Митрофаныч прав, в такой обуви нечего в горы лезть, — Сергей вернул Нине бутылку, скинул с ног вьетнамки, перемялся стопами по камням, — ого, как печка!
— Ты что, тоже босиком хочешь?
— Попробую...а знаешь, Нинуш, может, ну её эту Анталию? Останемся здесь, у Романа? Только мы с тобой... Гулять будем, купаться, — он обнял её, Нина положила голову на плечо Сергея, прикрыла глаза, подставила лицо солнцу и ветру.
Она боялась попросить, а сама хотела именно этого — остаться здесь. Потому, что здесь пришло и возрастало между ней и Сережей нечто большое, правильное, удивительное. Нельзя было этому мешать! И эти горы, море, небо — они как будто защищали, а на глянцевом Анталийском курорте вдруг все исчезнет, вернутся старые ровные стабильные отношения, когда все предопределено. И дома, в Питере тоже...
А Нина не хотела больше так! Здесь она узнала, приняла настоящее, горячее счастье. Нина и дорогу эту трудную в горы вдруг открыла для себя по-другому, ведь она к себе самой сейчас идет.