Страница 143 из 162
Никольский вновь повернулся к Еве:
– Сударыня, вы можете вспомнить, о чем мы с вами только что говорили?
Ева устало закрыла глаза:
– Конечно, доктор. Вы спрашивали, как меня зовут… и о Париже… А теперь вы беседуете с коллегой, словно в комнате меня нет. Я все слышала… И теперь извините, господа, но мне пора уходить!
Она попыталась встать, но мы решительно бросились к ней и уложили на кушетку:
– Вам нельзя вставать, Дарья Петровна!
– Не будьте ребенком, сударыня!
– Пожалуйста, подумайте, куда вы пойдете?
– Мы поможем вам, а сейчас нужно лечь…
– Останьтесь! Вы не стесните меня нисколько – квартира большая… Занимайте любую комнату!
– Куда вы пойдете без денег?
– Как ваш врач и друг я решительно протестую, Дарья Петровна!
– Прекратите истерику!
– Хорошо, я останусь!!!
В комнате повисла тишина.
– Хорошо, я останусь… – повторила Ева. – Но это неправильно… – она выразительно на меня посмотрела, и нежные щеки окрасились розовым цветом.
Меня бросило в жар, когда я понял, что она имела ввиду. Мол, неудобно молодым и незнакомым мужчине и женщине оставаться на ночь под одной крышей. Ева впервые посмотрела на меня, как на мужчину. Я не знал, что ей и ответить, поскольку смотрел на нее пока, как врач на пациента:
– Позвольте… но это совершенно никуда не годится. При чем тут…
В прихожей Никольский улыбнулся:
– Будь осторожен, старик.
– Что ты имеешь ввиду, Володя?
– Твоя Дарья Петровна положила на тебя глаз.
– Нет, что ты… не может быть… Правда?
– Конечно. Черноглазый, темноволосый, высокий, стройный, красивый… Это она о тебе сказала.
– Да ладно тебе. Мало ли таких брюнетов…
– В этой квартире только ты один. Других она не помнит.
– Послушай, Володя. И все-таки, кроме шуток. Я не уверен до конца, что диссоциативную фугу нужно исключить. Я знаю, что у этой дамы есть муж и дети. Она оказалась на вокзале, должна была уехать, билет на руках, документы в порядке. И все же в последний момент… м-м-м… Дарья Петровна выскакивает из поезда. Ты не находишь, что это похоже на реакцию бегства от стресса? В здравом уме она никогда не бросила бы ни мужа, ни ребенка, я прекрасно ее знаю. Мне думается, что сотрясение совсем не сильное, она просто неудачно упала и рассекла голову. Сознание потеряла не от сотрясения – от болевого шока при ранении. Этим объясняется, что потеря сознания длилась не две-три минуты, а десять.
Никольский вздохнул и надел пальто:
– А если мужа или ребенка нет в живых? Ты же ничего не знаешь наверняка, сам сказал, что вы не видились почти четыре года. В наше время один день все решает. Если все же сейчас она в фуге, то искренне сочувствую тебе. Настанет момент, когда Дарья Петровна вспомнит все события до фуги и диссоциированными станут события в фуговом состоянии – она забудет все, начиная с сегодняшнего дня. В конце концов, это легко поверить, ты прекрасный гипнотизер. Введи женщину в состояние транса и, может быть, тебе удасться проникнуть в код ее памяти…
Я проводил коллегу, сдернул с головы белый колпак, распахнул халат и вернулся в процедурный. Ева лежала, отвернувшись лицом к стенке. Когда я вошел, она грустно взглянула на меня:
– Спасибо вам, доктор.
Я слабо улыбнулся:
– Всегда рад помочь, Дарья Петровна.
– Почему вы так называете меня?
– Это имя указано в ваших документах.
– Но вы в первый раз назввали меня иначе. Кажется, Ева. Почему?
– Это ваше настоящее имя. Ева Блонская.
– Вы знали меня раньше?
– С самого детства, Дарья Петровна. Но в последние годы мы не виделись, и я ничего не знаю о вашей жизни за последние четыре года.
– Я совсем не помню вас. Как ваше имя?
– Д’Амбросетти. Даниэль… Даниэль Карлович. Позвольте еще один вопрос. “Solus amore est aeternum”. Вы занете, что значит эта фраза?
– Н-нет… Это, кажется, латынь, но я не поняла… А как это переводится?
– Вечна только любовь… Мне нужно осмотреть вас, Дарья Петровна. Откиньте одеяло, я помогу вам раздеться.
Ева испуганно на меня взглянула: