Страница 10 из 47
- Провижу в багровом за камнем, за лесом,
Любого, кто злом меня хочет пятнать,
Кому же по-доброму я интересен,
Тех синим помечу, что разницу знать.
Матвеич шепотом бубнил и бубнил незамысловатую строфу, представляя исходящий из головы поисковый луч. Он и не знал раньше, что в зрительной памяти так прочно памяти застряла картинка, срисованная в кунге локаторщиков. Давно, на первых армейских сборах, когда "партизаны" были призваны имитировать развертывание полевого госпиталя в голой мартовской степи. Без единого полешка, отчего вынуждены были подогреваться подручными средствами, в основном, бутылированными.
И сейчас картинка была очень похожа. Луч, как Матвеичу казалось, описывал полный круг. Но не возвращался. Почему?
- Потому что я дурак, - понял лажовый экстрасенс, - надо не лёжа, а сидя.
И верно, в такой позе справа обнаружился слабо-багровый тип. Недалеко, но и не рядом со спящими. Наверное, дежурный майор, тот сидел поодаль, за стеной, в большом зале. Багровый, но дружественный, что интересно! Матвечи чётко ощутил это. А вот дальше, на границе видимости, тьфу ты, на грани чувствительности! - там таились несколько, с десяток, наверное, откровенно багровых, как раскалённые угли, врагов. Они имели другой... другой... цвет? оттенок? вкус? текстуру?
- Да что же это за чувство?
Александр Матвеевич Горлов едва не вскричал от изумления, настолько остро и отчётливо проявилась враждебность багровых пятен. Чувство не поддавалось определению, вопреки всем его усилиям. И это чрезвычайное усилие не прошло даром. В голове неприятной щекоткой, словно похмельным подташниванием закопошилось болезненность. "Комок" сбился с ритма, стал не просто подрагивать, а лихорадочно заколотился, дергаясь хуже шагового двигателя, раскрученного на максимальные обороты.
И на Матвеича обрушилась темнота…
*
Лена плохо помнила первый день в больнице. Жар полностью стер воспоминания о нём. Голова кружилась, в глазах всё плыло, а сил хватало добрести до санузла, в десятке шагов от кровати. Судно она отвергла. Кто-то в белом заставлял катать за собой холодную блестящую стойку, на которой висел прозрачные мешочки с трубками. Которые уходили в вену.
Возвращаясь в постель, она проваливалась в гулкую и жаркую пустоту, где пульсировало всё. Острая боль в боку утихла, превратилась в тупую, а затем ослабело жжение в области копчика. Зато гулкая пустая и раскалённая сухая сауна круглой формы, в которой она мучилась от жажды, оказалась заполнена красными росомахами. Егор Васильевич и Валентин отбивались от них, умирали и восставали, она пряталась за Сашу, а это оказывался Арнольд. Он побивал всех, тянул к Лене руки, а Саша никак не приходил к ней на помощь. Она стеснялась звать его громко – только шептала. Просыпалась, пила воду, снова попадала в сауну, снова отбивалась от Арнольда, пока однажды Саша не откликнулся, негромко так, по-домашнему:
- Леночка!
Он оказался рядом, протянул руку. Лицо Саши, обросшего бородой, с большим синяком, в брызгах чужой крови – не напугало, но Ленина кровать внезапно оказалась на склоне горы, покатилась, наклонилась, готовая перевернуться. Лена закричала в страхе, вцепилась в края! Но это оказался плот, а бревна, мокрые и скользкие - было невозможно обхватить. Она поняла, что плот оторвется от берега вместе с ней и Диком, а Саша останется на отмели! Лена заставила себя разбежаться, из последних сил оттолкнулась от мокрых бревен, чтобы прыгнуть на берег, но поскользнулась и - в ужасе, что сейчас рухнет в мутную ледяную воду Шергеша - проснулась.
Тяжело дыша, девушка рывком села в постели, осмотрелась. Душной сауны, в которой повторялись и повторялись жуткие смерти коллег - больше не было и в помине. Она вырвалась из неё. Но куда? Мокрая, сбившаяся простыня, комковатый матрац, проваленная сетка кровати и растрескавшийся известковый набел над головой – Лену окружала угрюмая обстановка захолустной сельской больнички. Об этом говорила тумбочка, застеленная чистой, но старой накидкой, деревянный пол, растоптанный у двери до заметной ямки, неприятный запах медикаментов.
- Как я здесь очутилась? И где Саша, где Дик?
В памяти Лены всплыли тёмный катер, ведущий плот на буксире, несколько мужчин разного вида, в военной форме и гражданской одежде, Саша в наручниках... Она поняла, что их разлучили, но почему, зачем? В палату вошла пожилая санитарка, участливо ответила на вопросы: "Где я? Какое сегодня число?", но лишь пожала плечами на третий и вышла, пообещав принести обед.
- Саша, но ведь ты не мог исчезнуть? Ты не причудился мне, ты был, ты спас меня и Дика. Или я тебя выдумала?
Она посмотрела на систему для переливания, жалко приютившуюся возле кровати с левой стороны, на ситцевую больничную сорочку, безразмерно окутавшую тело, и беззвучно заплакала, осознав масштаб потери.
На следующий день Лена чувствовала себя лучше и смогла расспросить врача, единственного в этой больничке. Тот знал больше санитарки и подтвердил, что катер привёз её и Дика, который лежит в изоляторе, но ещё нездоров и ходить не может. Сашу врач не видел, только теперь это не имело особого значения. Главное, доктор Горлов Александр Матвеевич реально существовал и всё пережитое Леной во время страшного сплава - не причудилось. А значит, она встретила мужчину, который нужен ей, вернее, которому нужна она, вернее...
Тут Лена запуталась в словах, но не в чувствах. Её сознание или подсознание совершенно точно знало, что именно этот крепкий мужчина, упрямый и немногословный - и есть та половинка, которая составит с ней, Еленой Кичигиной, единое целое. Радость такого открытия оказалась настолько велика, что её требовалось пережить наедине с собой.