Страница 2 из 66
Мысль о своем будущем вновь вызвала слезы. Руки все еще были связаны, и у женщины — теперь уже точно женщины — не было возможности развязать их. Она любила костер, даже когда бабушка, сама ведьма, говорила, что должна бояться. Но Лада только восхищалась им. И участь погибнуть именно от костра угнетала.
— Ревешь? — спросил низкий мужской голос, донесшийся из-за спины. Когда открылась дверь и впустила в сарай обладателя гласа, девушка пропустила.
— А ты хочешь утешить? — грубовато спросила ведьма, не оборачиваясь. Голос ей был не знаком, да и слышать его совершенно не хотелось.
— Ни в коем случае. Ты еще слишком… ммм… как бы это сказать, чтобы не обидеть… маленькая. Вот.
Обладатель голоса отошел от двери сарая, у которой стоял, и накинул на плечи голой знахарки малиновый плед с маленькими белыми полосками, разбивающими основной фон на большие квадраты. Лада скосила глаза на плед и поежилась, постаравшись пониже на плечи натянуть грубоватую на ощупь ткань.
— Семнадцать? И уже не девственница? Да, сурово тебя наказали. А за что? И как тебя звать?
Девушка замолчала и начала раскачиваться. На глаза вновь навернулись слезы.
— Я… я варила зелье. Целебное. Но стражники не захотели меня услышать. Избили. — Она вновь поджала губы и замолкла. Слова «изнасиловали, пустив по кругу» так и не были произнесены.
Мужчина, наконец, обошел Ладушку и присел на корточки. Она подняла не него глаза и с небольшим страхом посмотрела на незнакомца.
Лучше бы она этого не делала.
Её всегда подавляли высокие мужчины. Этот, несомненно, был очень высок, но вместе с тем невероятно тощ. Казалось, жизнь в нем едва держится. И даже сидя прямо, глаза Лады упирались ему в шею. Чтобы увидеть голубые очи, потребовалось задрать голову. Отливающие горелым сеном волосы давно не мылись и были в пыли, что вызвало у нее чувство отвращения, а короткая борода такого же цвета заставила содрогнуться, словно она дотронулась до нее раненой рукой.
— Ведьмак, — презрительно произнесла она. При всём старании бабушки, покладистость была не главным достоинством Ладушки. И даже не десятым. Да и сама бабуля не была святошей, ибо презирала ведьмаков, отбирающих у нее в колдовстве хлеб насущный.
— Маг, вообще-то, но сейчас твой ключ к свободе, — весело ответил он, обнажив в улыбке ряд белых зубов.
— А сможете?
— В любом случае попытаюсь. Но ты не сказала мне своего имени.
Женщина смутилась, отчего к ушам прилила кровь. У мужчины вновь проступила на лице улыбка.
— Лада.
— Очень приятно. Вадим Добрынич.
Вадим Добрынич, хотя ему было не больше двадцати пяти лет, внимательно посмотрел на до сих пор кровоточащую щеку, неодобрительно цокнул языком. Он впервые видел, чтобы женщину, вернее, еще девушку, избивали до такого состояния. Обе губы разбиты, на щеке порез. Она не видела своей спины, которая представляла собой мешанину синяков и порезов от боевых плетей служителей Святой Четверки. Мужчина добронулся до пореза на щеке, зажал кожу между большим и указательным пальцем.
— На море Океане, на острове Буяне, девица красным шелком шила; шить не стала, руда перестала.
Эти слова он словно выплюнул ей в лицо, но Лада почувствовала, как кровь перестает течь, и поспешила запомнить слова. Сам ритуал тоже был не сложным: повторить, не останавливаясь, это заклинание три раза и после каждого произнесенного предложения сплюнуть через правое плечо.
— Спасибо, — прошептала Ладушка, вздыхая. По правилам, рана давно должна была закрыться, но один удар Гавриила, — и она открывалась вновь. Казалось, преподобному нравилось приносить ей боль.
— Пожалуйста. Встать сможешь?
Девушка кивнула, попыталась вжаться в плед, явно боясь внешнего мира.
— Тогда идем. — Он поднялся сам и помог ей, словно девушка ничего не весила для него. Благодарность хотела вылиться рекой, но что-то мешало сказать Ладе «Спасибо». Она решила, что обязательно поблагодарит Вадима после того, как выберется отсюда.
Однако до двери они так и не дошли.
В сарай вновь набежали стражники, окружили девушку и оттеснили мага в сторону. Он попытался было возразить и помочь ей, но четыре навалившихся сверху служителя Святой Четверки, которые одновременно и являлись стражниками. Её же потащили к столбу позора, обложенному ветками.
Народ толпился. Кто-то притаскивал к столбу еще немного веток, несколько людей принесли бумагу. Оставшаяся половина толпы тоже не стояла на месте: она толкалась, кричала, ругалась, но не дотрагивалась до «служительницы Дьявола». Ладушка усмехнулась. За семнадцать лет она привыкла, что к её дар принимают за черные силы. Принимают за грязь.
Кто-то кричал о спасении её души через избиение, но не костер, но его заглушали другие выкрики. Толпа жаждала крови.
— Ведьма должна умереть!
— Казнить ведьму!
— Пустить ей кровь!
— Огня! Больше веток!
Гавриил же, взяв за связанные руки Ладу, замотал плотнее в плед, завязав её на манер тоги, привязал к столбу и прошептал одну фразу: «Гори в аду, ведьма, как будешь гореть на земле!».
Слышала Лада и фразу Вадима, обращённую к преподобному Гавриилу:
— Отпустите её! Она невиновна!