Селена

В образовавшейся дыре виднелась вульгарная гаремная обстановка комнат, пестрые одалиски и декор выглядели, словно живой товар на улице красных фонарей в Амстердаме, такое ощущение неприятное от увиденного, как будто случайно заглянул к гинекологу в кабинет, а там на кресле престарелая кокетка развалилась. Брр. Вот эта картина окончательно меня и привела в чувство.

Оглядев, устроенную разруху, мне стало жутко: точь в точь, как после бомбардировки какого-нибудь Багдада. И все это я?

- Дура! Ты что творишь! – Айтери еще что-то кричал и тряс меня, потом кричал и куда-то тащил, - ты что о себе возомнила? Да кто ты вообще такая? У тебя же ни мозгов, ни внешности, всего-то и достояния, что императорская кровь да силы не меряно. Макака с артефактом и то разумнее будет.

- Ах, так! Да пошел ты! – вырвав руку у этого истерика, я побежала.

Бежала, сама не зная куда. Перед глазами все расплывалось, на губах было что-то соленое. Нога зацепилась за какой-то толи корень, толи камень, и я полетела носом в землю. Руки подставить успела, и их же ободрала. Сново обожгло болью.

Больно. Больно. Вокруг одна боль.

Ну, вот, еще и ладошки с локтями ободрала, и одежду опять порвала. Стоило увидеть ранки, как они начали зверски печь, словно руку в кипяток засунула, и непритно дергать.

На мое счастья, в шаге от меня озорно поблескивало озерцо. До него я не добежала каких-то пары шагов, а прецепилась я за бордюрку маленькой яркой клумбы. Вот была бы хохма, влети я в озеро с разбегу. Зато голову бы прополоскала.

Вот так, отвлекая свою буйную головушку от мыслей о ранках, дошла к озеру, аккуратно обойдя веселую клумбочку – от греха подальше, - промыла руки, заодно и умылась. До кучи и напилась, а то, после импровизированной истерики, горло сушило, а нос был забит.

Водичка была прохладной, но не ледяной, и вкусной-вкусной, с небольшой кислинкой.

Но самое чудесное: от моих ранок не осталось даже памяти, нос задышал нормально, а в теле вроде бы даже сил прибавилось. Как бы так запомнить это место. Хорошо тут. Тихо. Солнышко светит.

И травка такая мягкая-мягкая, изумрудно-зеленая, так и просится, присесть. Что я и сделала. Сняла сандалики и опустила ноги в воду. Вода бликовала, вводя в медитативный транс. Этому было так легко поддаться. В голове сами собой стали возникать картинки из прошлого: и того, что было «до», и того, что успела приобрести уже на Селене.

С какого-то перепугу вспомнился Максим, не тот, что волченка подарил, а первая, еще детская, любовь. Особенно ярко вспомнилось, как он после 7-8 лет дружбы постыдился со мной, малолеткой, поздороваться на глазах у двух своих подружек. Это было… словно нож в спину. Так горько, так больно.

За этим воспоминанием мелькнула картинка удаляющихся спин Габи и Калеба.

Потом последний вальс на выпускном Тохи – еще одна безответная любовь и молчаливое прощание с детскими мечтами.

И встреча с Терри. Его озорная улыбка с легкой ехидцей. А потом, как в панораме, стали мелькать его взгляды: безразличные, раздраженные, презрительные, злые.

Этот калейдоскоп воспоминаний все крутился и крутился, раскручиваясь, убыстряясь, тасую мою память, как карты.

И было в ней столько боли и тоски, до холода в сердце и онемения кончиков пропал.