Страница 46 из 107
...И помнить сны, и стоны, и слова
не просто наизусть, а каждой клеткой.
И руки благодарно целовать
за то, что я пляшу марионеткой,
почувствовав желание твоё.
Снимать одежду, стаскивать бельё...
В испарине смотреть, как утро брезжит,
роняя тени бледные на нас
сквозь дикий хмель, которым дом увит...
И никогда ни слова о любви —
за то, что до тебя, когда-то прежде,
о ней другим твердила столько раз...
ВРЕМЯ. УЗОРЫ
Время стало послушным: попросишь — и не бежит.
Мы сидим с ним вдвоём на скамейке в чужом дворе.
А вокруг невозможную зимнюю миражизнь
прожигают снежинки, сбиваясь у фонарей.
Синий звон холодрыги — тревожный скупой бемоль.
Напридумает ложная память себе утех.
И мерещится город — старинный, не твой, не мой.
Не из этих времён, а быть может, и не из тех.
И дымят по-над городом трубы, и снег скрипит,
и на розвальнях катит незнамо куда и кто.
Беспородные псы выгрызают свои репьи,
и холодное небо растрёпано и желто.
Переулок озяб, поджимает короткий хвост.
Я закрою глаза и пройду по нему на спор.
Мне знакома ограда у церкви, знаком погост,
и шевелятся губы — я знаю, что тянет хор...
Стало время беспамятным, вяжет в один узор
всё, что было и не было... Небо черней зрачка.
Мы сидим на скамейке. Я знаю и этот двор,
и другие дворы, переулки, дома, века...
МУХА В ЯНТАРЕ
Зима была корявой и скупой
на снег и синь, и солнце в этой сини.
Свинцовых туч болезненный припой
стекал на крыши, с крыш и между ними,
и чётких линий не было сто дней,
и света в мире не было темней,
и тьмы на свете не было тревожней.
Чего ждала? Не знаю. Ничего.
Не встретив, проводила Рождество…
Мне кажется, что я вот так, до дрожи,
всю зиму простояла у окна –
то гордо, то на всё готова, лишь бы…
И вечером была тебе видна
издалека, подсвеченная рыжим…
Бессмыслица… Как муха в янтаре…
Смешно и горько. Здравствуй и (тире)
входи же.
МОЖАЙСКОЕ МОЛОКО
Пелёнки, распашонки и кружавчики
висели на верёвке во дворе.
Вода была вонючая от ржавчины,
и церковь доживала на горе.
Ах, это среднерусское барокко!
Всего-то в этой церкви перебор —
и башенки, и стрельчатые окна...
К оврагу уходящий косогор
тащил с собою липы-вековухи,
корявые, как старческий костяк,
и заросли крапивы были глухи,
и скучен взгляд раскормленных дворняг.
Обед и тихий час, как было велено.
Не спишь — так, хоть умри, лежи молчком...
У бабушки моей был орден Ленина
и булочки с можайским молоком...
ШАПКА