Страница 71 из 89
Всю дорогу до подземелий господин капитан недовольно сопел и буравил мне спину тяжелым взглядом. Что, любезнейший, папашке слово поперек сказать кишка тонка, а на слабом да беззащитном зло сорвать только дай? Подумывала даже вслух это все высказать, да еще кой-чего прибавить — мне-то один пес помирать, так хоть пользу принесу напоследок. С того судьи полоумного станется и впрямь сынка повесить, если пришибет меня сгоряча. Только не станет он об меня руки марать — я ж теперь вроде чумы во плоти.
Лестница кончилась быстрее, чем я успела толком примериться как бы свалиться половчее, чтобы не ногу сломать а сразу шею. Всего семь ступеней вместо уходящей во тьму бесконечности. И чем дальше, тем больше я убеждалась, что жуткие слухи, гуляющие по столице, не более чем глупые выдумки. Где, интересно знать, ржавые кандалы, гигантские пауки и мясоедная плесень по углам, полыхающие жаровни, в которых ждут своего часа раскаленные пыточные клещи? Где крики, стоны и плач несчастных узников?
Пока я видела только старые деревянные скамьи вдоль стен, полуприкрытую дверь и коптящий масляный светильник. Даже воздух был неправильный — прохладный и чуть затхлый, без всякого там «смрада безнадежности» и «миазмов агонии».
И тихо, как в могиле.
— Да это же сам господин капитан, во всем сиянии и славе! — нарушил тишину глубокий низкий голос из-за двери и яда в этом голосе было столько, что впору скорее топиться, чем травиться. — И за что нам недостойным сия неслыханная честь?
— Повесить! — выпалил сиятельный и славный, а потом вдруг развернулся на каблуках и самым позорным образом сбежал.
— Сколь недолго солнце доблести и бесстрашия освещало эти мрачные стены, — сокрушился обладатель голоса, так и не соизволив показаться. — Но поведайте же мне, прелестное дитя, что привело вас ко мне? Заблудились по пути на урок вышивания?
— Разве могла я обойти своим вниманием столь восхитительное подземелье, когда сам досточтимый господин судья так горячо и страстно убеждал его посетить? — в том ему откликнулась я, опускаясь на жалобно скрипнувшую скамью.
Вежливость, конечно, требовала дождаться приглашения, но нелегко блистать примерным воспитанием, когда и на ногах-то с трудом держишься.
— Господин судья весьма любезен, — яду в голосе немного поубавилось и его обладатель наконец-то появился из-за двери. Только разглядеть его все никак не получалось, уж очень туман мешал. Стоп, откуда он вообще в подвале? И в моей голове тоже, да еще противный такой, липкий…
— … уже. Тут знают толк в изысканном обществе и приятном убранстве,вы не находите? — донеслось из этого тумана и я послушно подхватила:
— Истинно так. Пребывание в этих славных стенах величайшая честь для меня. И невыразимое наслаждение.
Тут комната покачнулась и затылок мой с гулким стуком встретился со стеной. От боли в голове немного прояснилось, но к горлу тут же подкатила тошнота.
Ну конечно, мало мне унижений на сегодня, так надо еще пол заблевать, будто пьянь подзаборная. Нет уж, такого мне не надо. Значит, зубы стиснуть и дышать носом… медленно и очень осторожно.
Чуть отдышавшись, я хотела было спросить, как долго мне еще ждать казни, но мой собеседник заговорил первым:
— Полагаю, вы будете счастливы узнать, что сие дивное пристанище не успеет наскучить вам и в полдень вас препроводят к вашим без сомнения достойным предкам.
Так скоро… но это же хорошо, да?
— Отрадно слышать, — кое-как протолкнула я сквозь непослушные губы. И даже кивнул бы благодарно, но побоялась, что со скамьи свалюсь.
Мне что-то ответили, но разобрать я ничего не смогла. Все шум этот, будь он неладен, будто кто молотом в стену лупит. Вот дурак, а если рухнет стена? Раздавит же всех… И близко так еще, прямо за спиной, вон каждый удар в хребте отдается, и все быстрее, быстрее… да нет же, это не за спиной, это внутри меня. Сердце… стучит...
Потом что-то затрещало, и я полетела вниз, в темноту.
Следующее что помню — лежу на спине, в бок упирается что-то острое, а перед лицом плавно покачивается мешочек, и воняет от него ужасающе. И очень знакомо. Смолой семисила, змееглавом и крученкой болотной. Первейшее средство, если вдруг кто без чувств рухнул. Заодно наконец-то разглядела своего недавнего собеседника. В том, что это именно он я даже не сомневалась.
Было бы что разглядывать, если честно. Лицо как лицо, разве что бледное излишне. Нос длинный, рот узкий, глаза очень светлые, почти как у меня, волосы темные, но цвет не разобрать в полумраке. Некрасив, но не настолько, чтоб в кошмарах являться.
— Обломки скамьи невероятно удобны, вы не находите? — как ни в чем ни бывало, осведомился этот добрый и невероятно чуткий господин. — Все же возьму на себя смелость предложить вам иное место для отдыха.
— Право же, не стоит беспокоиться. Мне более чем уютно, — выдавила я, но протянутую руку все же приняла.
Хозяин подземелий терпеливо дождался, пока я найду опору для ног и кое-как выпрямлюсь, затем отвел к оставшейся целой скамье и даже учтиво придержал за локоть, когда я запнулась на ровном месте.
— Вы слишком любезны для тюремщика, — пробормотала я, осторожно усаживаясь.
Еще не хватало тут еще что-нибудь сломать...
— Это лишь потому, что я не имею чести быть тюремщиком, — откликнулся он, устраиваясь рядом со мной, — Его Императорское Величество оказал мне высочайшую милость, назначив Мастером Палачом.
— Хороша милость, — невесело усмехнулась я, — Как там… «мне честь оказана, что горше пытки, и сердце обжигает яд благоволенья...»