Страница 38 из 89
— Эй, уважаемый! — окликнула я крысолицого. — Сколько возьмете за это все?
— О, пьекьасный выбой, госпожа, пьекьасный! — тут же оживился он. Подскочил к нам, быстро перебрал одежки, сосредоточенно шевеля губами, и радостно заявил: — Только для вас, вся эта пьекьасная одежда обойдется в сущий пустяк. Всего лишь один золотой! И я добавлю удобный мешок, чтобы вы могли все это унести.
— Десять серебрух, — брякнула я наугад, просто чтобы посмотреть, как вытянется эта крысиная морда, — Но мешок мы тоже возьмем, так уж и быть.
— Уступлю за девяносто пять сейебьяных, — портной заломил хилые ручки и суетливо забегал вокруг стола.
Это сильно отвлекало, на что, видимо, и был расчет.
— Пятнадцать серебряных, мешок, и вы прекращаете мельтешить, — торг начал меня увлекать, я оперлась руками о стол и подалась вперед, не сводя с лавочника тяжелого взгляда. Он прекратил метаться, остановился прямо напротив и тоже уставился на меня.
— Девяносто. Только из уважения к пьекьасным леди.
— Семнадцать серебрух и мешок, — ухмыльнулась я, — А из уважения можете помочь прекрасным леди погрузить покупки на лошадь.
Портной очень натурально побледнел и схватился за грудь:
— Восемьдесят шесть! — горестно запричитал он, — Вы меня убиваете! В убыток себе отдаю! Совсем меня йазойили!
— Так закрывайте мастерскую и нанимайтесь к лицедеям, — я была неумолима.— У вас потрясающий талант. Дам двадцать серебряных, если доставите наши покупки на постоялый двор.
Маленькие глазки господина Крыса злобно сверкнули:
— Восемьдесят пять и я, так уж и быть, подожду до завтья, пьежде чем сообщить стьяже, что видел двоих обойванок с кьяденым золотом.
— Тридцать, — парировала я, — и, так уж и быть, мы не станем сообщать страже, что вы коварный убийца из Ночной Гильдии, и притворяетесь портным лишь для того, чтобы однажды во время примерки уколоть господина Главного управителя отравленной иглой.
— Да кто повейит в эту чушь! — взвизгнул «коварный убийца». — Я уважаемый в гойоде человек!
— И весьма бедный, к тому же, — с готовностью подхватила я, — а имущество осужденных за особо ужасные преступления, как известно, отходит в пользу городской стражи. Может быть, вас потом и оправдают, всякое бывает. Учтут, к примеру, проявленную щедрость и широту души, но все же, все же… Скажите, вы никогда не спрашивали себя, куда после учиненных стражей обысков девается столовое серебро и прочие милые сердцу мелочи? И ведь не найти потом, вот что странно.
— А доказательства? — лицо бедняги аж пятнами пошло от расстройства.
— Ну что вы как дитя малое, — укоризненно покачала я головой, — Вот, скажем, эти ваши ножницы над входом – они же совсем как скрещенные клинки. Чем не тайный знак Ночной Гильдии? И ковер у вас такой красный разве не для того, чтобы невинно пролитую кровь пролитую скрывать?
— Тьидцать пять и вы немедленно убийаетесь из гойода, — простонал господин Крыс, — И никаких мешков!
— Не жадничайте, любезный, вам не к лицу! Тридцать пять и мешок, — я щелчком отправила через стол наш единственный золотой и лавочник, прошипев сквозь зубы «ты еще пожалеешь!», сгреб монету и кинулся за прилавок. Мешок он мне чуть ли не в лицо швырнул и рассерженно зазвенел серебрушками, отсчитывая сдачу. Пока рыжая набивала мешок одеждой, я неторопливо пересчитала полученные от лавочника монеты. Ровно шестьдесят пять серебряных, без обмана. Надо же!
В тот момент я была по-настоящему счастлива впервые за… ой, лет за десять, наверное. Помните, как в песне поется, «И кровь моя под звон монет вскипает, как у иных бывает лишь под звон клинков…». Там, правда, дальше про честь в обмен на пару медяков, но это уже не про меня.
Нет, не про меня.