Ветер

***

День прошел как всегда, но у меня из головы так и не выходил Захар. Кто он? Что ему от меня надо?

Мой лопоухий друг Сашка, по прозвищу Ухо, отреагировал на мой рассказ так:

— К психам пристают психи, — лаконично заключил он, что в переводе на человеческий язык означало: «Успокойся, все нормально».

Как раз кончилась последняя пара — мои любимые ОЖМ, — и мы с Ухом собирались покинуть аудиторию. Вставая, я впервые ощутил что-то странное, не думаю, что смогу описать это словами. Мне не было плохо, просто что-то было не так.

Но задуматься над этим мне не дали. Меня позвал Родион Романович, наш преподаватель и, кстати, куратор. Я послушно подошел к нему. Вместо обычной улыбки на его лице была суровая гримаса, что мне совсем не понравилось.

— Прочел твою последнюю работу, — сказал он. Я затаил дыхание. — Она меня не вдохновила. Слишком много сравнений, мало фактов, много пустой болтовни. Я хотел послать на конкурс твою статью, но… — он пожевал губу. — Ты можешь писать лучше.

Я с досадой вспомнил процессы написания последних статей. Я почти все время работал, а на них тратил минут по двадцать — писал на чистовик и сразу сдавал. Бесспорно, я могу лучше.

— Вы правы, — согласился я.

— Я пошлю на конкурс работу Писаревой, — сообщил Родион Романович.

Писаревой?! Я чуть не задохнулся от возмущения. Да она по сравнению со мной вообще писать не могла! Тихая, малообщительная, имеющая двух-трех подружек, избегающая шумных компаний и вечно что-то строчащая на подоконниках. На первом курсе Ленка Писарева была настолько нелюдима, что ее прозвали Писой (это производное от фамилии, вы не подумайте о моих однокашниках ничего плохого), потому что вместо общения она все время что-то писала. Но, что самое важное, Писа хотела писать, но никогда ничего стоящего не писала, читал я ее статьи — бред! Все в психологию переводит, а ей самой бы не помешало обратиться к психиатру.

И эту девчонку выбрали вместо меня?!

— Писаревой?! — невольно воскликнул я.

— Именно, — кивнул Родион Романович. — «Газетчики — это отважные рыцари пера, совершающие ежедневный подвиг ради нескольких строчек в газете», — явно чья-то цитата. — Так вот, Елена готова совершить этот подвиг. А для тебя это не подвиг, а так, марание страничек от нечего делать.

— Я думал, вам нравится мой стиль, — обиделся я.

— Нравился, когда ты по-настоящему работал, а не халтурил.

— Что ж, — беспомощно вздохнул я, — вам виднее.

— Виднее, — ох и не понравился мне его взгляд. Так смотрит на меня бабушка, слащавым голосом спрашивая: «Денечка, ты не занят?» — когда заставляет мыть пол.

И насчет ассоциации я оказался прав.

— А для тебя у меня есть задание, — сообщил Родион Романович.

Я выжидающе уставился на препода.

— Напиши сказку, — выдал он.

— То есть как? — не понял я.

— Сказку. Что, сказок не читал? Я смотрю, красноречие твое осталось, а фантазия где-то запропастилась. Мне нужна сказка. Тема — свободная. Срок — месяц.

— Сказку? — на всякий случай переспросил я, вдруг бы он передумал, но, нет, день как начался, так и продолжался паршиво.

— Сказку, — подтвердил Родион Романович.

Злой на весь мир, я направился к выходу, намереваясь слепить ему гибрид «Колобка» и «Курочки Рябы» вместо сказки. В дверях столкнулся с Писаревой.

— Привет, — улыбнулась она.

Ленка мало с кем общалась, а еще меньше общались с ней, но я как-то всегда к ней относился неплохо, по крайней мере регулярно говорил «привет» и «пока». А сейчас мне стало так обидно, что ее, Писину, работу пошлют на конкурс, а мою нет, что я не поздоровался и прошел мимо.

Вот тебе и сказка: «Жила-была на земле русской девочка Писа…»

***

После учебы я отправился домой. Работы у меня пока никакой не было, а со своей девушкой я уже две недели как расстался, так что решил поехать домой, потому что лазить по городу без дела совершенно не хотелось. Кроме того, я с самого утра чувствовал себя не в своей тарелке и не мог найти причину этого странного чувства. Как будто что-то незримо во мне изменилось, не спросив разрешения, и теперь не желало становиться на место. Знать бы еще, что это за «что-то»…

Этот странный Захар по-прежнему не желал выходить у меня из головы. Я даже немного побаивался садиться в автобус, чтобы ехать домой.

Однако боялся я зря. Транспорт был полупустой, и ко мне никто так и не подсел. Я пялился в окно и пытался придумать сказку Родиону Романовичу. Ничего нового не получалось, и я опять ловил себя на том, что леплю нечто среднее из десяти общеизвестных сказок. Ну посылает препод работу Писаревой, ну и черт с ней и с ним, зачем же меня козлить, заставляя писать эту долбаную сказку? Фантазию развивай, как же!

Но скоро мысли о сказке отошли на второй план. И в голове было одно: что со мной? Меня в жизни ни разу не укачивало, а тут после получасовой поездки на автобусе перед глазами все плыло, голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Я даже пожалел, что снова не явился Захар, отвлек бы, что ли.