Дремучий случай

— Зачем вы мне это говорите? — хмуро поинтересовался. — Я знаю не больше вас.

Алексей Дмитриевич покачал головой, видимо, он ожидал, что я буду более сговорчивым, но у меня не было ни малейшего желания ни каяться, ни строить из себя дурачка.

— Ромка, ты же умный парень, доиграться не боишься?

Вопреки его ожиданиям я не отвел взгляда и не стал уверять, что я тут ни при чем. Его вопрос меня скорее позабавил. Не боятся только дураки, и я это четко знал.

— До чертиков, — ответил честно.

Физик подошел ближе и протянул руку к моей шее. Душить меня собрался? Нелепая мысль пробежала и скрылась. Что за ерунда? Учителя учеников не душат, разве что сумасшедшие, а Алексея Дмитриевича психом я не считал.

Не шелохнулся.

Оказалось, что он потянулся вовсе не к моей шее, вернее не совсем к ней, а к золотому кулону на цепочке.

Его подарила мама, когда мне было лет шесть. Мы пошли в террариум, где я впервые увидел змей вживую и немедленно заявил, что хочу держать такую на балконе. Маме стоило больших усилий, чтобы убедить меня, что нашей «теплой» зимой змея на балконе помрет, да и правильно кормить мы ее не сможем. Словом, реву было много. Рыдал, естественно, я. А потом еще полгода вспоминал змею и то, как хочу себе такую. А на новый год мама подарила мне цепочку с кулоном. Маленьким детям обычно украшения не дарят, скорее машинки и пистолеты, но этим подарком она мне угодила, потому что на круглом кулоне была изображена кобра. Я был дико счастлив, всем показывал подарок и говорил, что у меня теперь есть собственный змей, которого почему-то назвал Петрушкой.

Я улыбнулся про себя этому воспоминанию. Кулон — это единственное, что осталось от мамы.

Именно из-за этого кулона в банде меня и звали Змеем, хотя никто и понятия не имел, почему я никогда его не снимал.

Я просто восхитился мозгами Бендина. Связать мой кулон и банду Змея — это еще додуматься надо. Конечно, в такие доказательства мало кто поверит, но тем не менее. И ведь он не просто предположил, он был абсолютно уверен в своей правоте, иначе ни за что бы не заговорил со мной на эту тему.

Что ж, я сам виноват, давно уже пора, думать тем местом, которым положено, а не тем, на котором сидят, и следить, чтобы кулон не выбивался из-под рубашки. Всегда нужно быть на полшага впереди других, иначе колония мне обеспечена.

— Доиграешься, — повторил учитель с каким-то ужесточением в голосе. — Догадался я, догадаются другие. — Я молчал. — Не думай, я не собираюсь бежать в полицию и докладывать, просто больно смотреть, как парень, у которого в голове далеко не пусто, спускает свою жизнь в канализацию.

Да что он знает о моей жизни?

Меня почему-то накрыло волной злобы.

— Моя жизнь и есть канализация, — огрызнулся я, резко высвобождая кулон из его руки, так что чуть не порвал цепочку.

— Я за тебя боюсь.

В его голосе не было ни ответной злобы, ни раздражения. Он не врал, ему действительно было меня жалко. А мне вдруг стало обидно. Я еще жив, не надо меня жалеть, жалость — худшее из всех чувств.

— Не волнуйтесь за меня, Алексей Дмитриевич, — попросил, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я сам со всем справлюсь.

— Если тебе нужна помощь… — начал было он, но я не дал договорить.

— До свидания. Спасибо. Не нужно. — И выскользнул за дверь.

Уйти было наилучшим выходом, не хватало еще проболтаться о чем-нибудь. Или начать жаловаться, как паршиво у меня на душе. В любом случае, мое душевное состояние никого не касается.

А душе действительно было мерзко. Отвратительно, когда тебя жалеют. Тогда волей-неволей начинаешь жалеть сам себя и превращаешься в ноющую субстанцию, из которой очень сложно снова принять осмысленную форму.

Неужели я так ничтожен, что заслуживаю жалости? Одни боятся, вторые ненавидят, третьи жалеют — красота да и только. Интересно, меня хоть кто-нибудь любит?

Впрочем, вопрос риторический.

Домой я приехал в ужасном настроении, открыл дверь своим ключом и тут же чуть не упал, споткнувшись о новые пустые бутылки у порога. Так, похоже, Вадим снова решил сегодня не ходить на работу. Да уж, вот кому требовалась жалость и помощь побольше, чем мне.

Хороший же мужик был, с тоской подумал я. Значит, доктора не врут, что обильные дозы алкоголя начисто стирают личность.

Я махнул рукой на Вадима и на всю сегодняшнюю ситуацию в целом и пошел к себе.

Уже хотел войти в свою комнату, когда услышал голоса, доносящиеся из спальни. Два голоса: женский и Вадима. Женщина что-то щебетала, Вадим пьяно смеялся. Я замер, кулаки так и сжались. Видел я тех особ, даже можно сказать особей, с которыми в последнее время общался Вадим, но он никогда не приводил их домой, в квартиру моей матери!

Спокойно. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Он теперь свободный человек и пусть себе занимается, чем хочет, с кем хочет и когда хочет. «Но только не ЗДЕСЬ!» — отчаянно завопила часть меня, но я заставил ее заткнуться.

Мне чудовищно хотелось распахнуть ногой дверь и врезать Вадиму по давно не бритой челюсти, но, в конце концов, мы оба прописаны в этой квартире, у нас равные права, хотя я никогда не использовал квартиру матери для таких занятий…